Маслов, В. С. Собрание сочинений. В 4 т. Т. 1 / Виталий Маслов ; [сост. В. У. Маслова ; ред. Н. Г. Емельянова]. - Мурманск : Дроздов-на-Мурмане, 2016. - 527 с. : ил., портр.

306 307 Виталий Маслов Круговая порука «Черт бы меня, Валюшенька, побрал!» Митька не мог поставить с именем её рядом ни одного из тех вольных опреде- лений, какими привык, по-холостяцки, одаривать знакомых девиц. О Валюхе он вообще ни с кем не заговаривал. А когда такой разговор начинался при нем, ста- рался не встревать. И если б не тот сумасшедший двойной обкос, никто б, может, и не догадался, что Митька-Футшток Валюху замечает. Сейчас, уединившись на вышке, он думал о ней постоянно, и в душе его при этом была не нежность. И даже не что-либо похожее на нежность. А то, в чем он никогда бы и сам себе не признался. Когда он думал о ней – он боялся. «Может, она не отталкивает меня окончательно лишь потому, что для нее я про- сто не существую? Просто нечего отталкивать?.. Но отчего это я все о ней да о ней? Или в ту сторону поворачиваюсь, откуда удара ещё не получал настоящего?» Как тридцать первого августа часа в три дня Митька на угор выходил, как высматривал – Валюха не едет ли, мы уже знаем. Возвращаясь с угора домой, проходя сенями мимо Харьезиной двери, подумал, на себя злясь: «Зря отказался от еды. Обидится...» Едва поднялся к себе, видит: опять Нечаева черт несет. «Ну приехала бы она, что ли! – подумал он, на Евлампия раздраженно гля- дя. – Она!» Но навстречу Евлампию обернулся уже спокойно, как человек, знающий, на что идет, и принимающий этот путь. Но брови на глаза – лохмами. И опять по- казалось Нечаеву, будто бы Митька подпух, хотя тот по-прежнему был сух лицом. Из-за того, что брови опущены, обычная длинноватость лица пропала, и вроде бы непривычным оно сделалось. «Неужели плакал?» – снова подумал Евлампий. Сказал: – Сейчас нам с заозерцем в верхи ехать. Выяснено, Опарина работает на Ку- стоватихе. Мимо поедем. Советую съездить, чтоб не так дергаться. В армию дерга- ным идти – и то худо, а тебе – подавно. К полуночи вернемся. Митька будто сразу забыл все. – Готов! – согласился он невозмутимо, с трудом радость сдерживая, и поду- мал: «Вот тебе и не догадывается никто!». – Но вода уже целый час как запала! – Скорей! – приказал Евлампий. – Так надо. Митька пошагал за ним меж картофельных гряд, представил, как появится на Кустоватихе, и улыбнулся: «Спросят, зачем приехал, так и скажу: прощаться! Со всеми! А особо – с Валентиной! Так и скажу». Концы гряд, ближние к реке, были уже пусты, уже давно свежую картошку в деревне варят. «Осень, – грустно подумал Митька. – Уже настоящая осень». Карбас против течения еле-еле выгребал: обычный старый карбас с трехсиль- ным мотором. Заозерец в носу сидит, с интересом новую для него реку разгляды- вает. Евлампий – на руле. Митька – посреди карбаса брезент расстелил, лег – гла- за в берег: говорить не хочется, да и какой разговор через мотор. Берег обкошен лишь сверху, а ниже, где вода дважды в сутки топит, там высокотравье, и на траве, как в хорошей памяти, от каждого прилива – полоска. Река от одного коренного берега до другого кренделя выписывает: едешь- едешь, а глядь, к тому же зароду подъезжаешь, от которого уехал, только с другой стороны. Так и мысли Митькины. Вдруг он голову приподнял, внимательно в берег вглядываясь. Почему? Сам не знает. А сердце – тук! И наконец не только увидел, но и сообразил – впереди, слева, вскинулся веселый светло-зеленый зарод – на тех стожарах, к которым бе- гал до самой распуты физкультурой заниматься. «Сейчас то место проскочим, где прорубь была», – взволновался Митька. От- вернулся поспешно от зарода – хотелось в только что отлетевшие мысли снова нырнуть, но они сбились, закружились на одном месте: Текуса, как тогда, весной, снова правильное течение сбила. Митька даже выругался незло: – О!.. И вдруг сел. И вскочил. Столь резко, что у Евлампия румпель дернулся и кар- бас в сторону зарыскнул. – Что-о? – заорал Нечаев. – Сколько времени?! – а у самого часы на руке. – Шестой доходит! Что стряслось? – заозерец вздрогнул. А Митька уже не слушал, уже на свои часы глядел – как нервно секундная стрелка скачет. Объявил: – Обратно, мужики, мне надо! Черт возьми, забыл! – К какому времени? Зачем?! – К малой! Не твое дело! Выкинь к зароду! – Да уж ладно, развернусь! А то заблудишься! – смирился Нечаев. – Езжайте, куда поехали! Места знаю! Высадив Митьку, Евлаха ещё какое-то время правил вверх, затем ткнулся в берег, спросил заозерца, улыбаясь: – Что делать будем? – А что? Дуй уж до Кустоватихи! Выскочил Митька к памятному зароду, остановился. Сердце – или оттого, что поднимался от карбаса быстро, или ещё отчего – гулко колотилось. Отдышаться, оглядеться бы, но вскинул часы к глазам – стрелка уж к семи прискакала. «Ого! И не успеть могу! – подумал он. – Самая малая под деревней где-то в полдевятого – в девять сегодня будет!» Поспешил с открытого убранного носка в лесистый прилук. Прилуки почти все подряд сырые, неуютные, а через этот – вообще только вдоль самого берега, вдоль конской тропы и можно пройти. Совсем не та была дорога, что зимой. Зимой тут напрямую лыжню прокладывал, а сейчас тропа петляла, огибая прибрежные горбы и смородинные заросли. Что осталось от зимы, так это – мышиного горошка запах. В прилуке – гнус, столько мошкары на зорьку навалилось, глаза береги, оде- жду на все пуговицы застегивай. – Но что же все-таки им надо от меня? – вспомнил Митька про Михаила Марковича и ожесточенно мошек по шее размазал. Как ни странно, но он хоть и торопился на встречу, а так ведь и не успел по-настоящему об этом подумать. Утром на вышке наткнулся на эту мысль, да сразу же увело. На вторую пожню из прилука выбежал – светло и широко тут, и свежей, и гнуса нет, хоть на минуту вздохнуть. Зароды, зароды... В нижней, морской, стороне солнце садится. Загляделся, защекотало, чихну- лось... От зародов – тем же запахом горошка наносит. «Когда-то ещё вот так же на солнце погляжу? Когда-то ещё запах этот услы- шу? – подумалМитька и тут же недовольно оборвал себя, отогнал эту расслабляю