Маслов, В. С. Собрание сочинений. В 4 т. Т. 1 / Виталий Маслов ; [сост. В. У. Маслова ; ред. Н. Г. Емельянова]. - Мурманск : Дроздов-на-Мурмане, 2016. - 527 с. : ил., портр.

280 281 Виталий Маслов Круговая порука Но и за тем поминальным столом, и после появлялось вдруг в Митькиной памяти и вставало в полный рост все, что было связано с Фокиным, всплывали слова: и те, которые слышал от самого Фокина, и те, которые даже и не от него слышал, а только казалось, что от него. Жизнь, особенно с тех пор, как положил он на стол инспекторский билет, все больше вгоняла Митьку в тоску и пригнетала, все чаще заставляла перелопачи- вать старые свои мысли, и мысли эти, идя по кругу, перемешанные с надеждами и сомнениями, ещё больше угнетали, его. «Спасти?.. Я спасти Крутую Дресву надеялся? От чего? От кого? А главное – для кого? Странный я, глупый... Ведь все смирились уже, забыли. Никому, кроме меня, и дела-то до нее нету. Никому...» В те тоскливые, с дождями, дни разве мог он возразить себе, мол: «Как кому? А председателю Николаю Николаевичу? А про баржи, про катера кто говорил?» Разве мог Митька так подумать тогда? Ведь между ними разговора о Крутой Дре- све так и не случилось настоящего. И только после того, как увидел на черном комоде перламутровую рамку, вспоминаться вдруг стали случайные, незначительные вроде слова, слышанные и от Фокина, и от других в Шестьденьговой Щелье... Вот идет за гробом Текуса чуть попереди Митьки, Текуса-зазноба. Давно ли она перед всеми сразу – перед, инспектором-осеменителем, перед Фокиным несерьезность свою выставляла. А сейчас идет, монашьи-скорбная, низко склонив голову. А чуть стороной (вроде бы и не хочет провожать, но и не проводить не мо- жет) – Евлампий. С непроницаемым лицом. Шествует. Давно ли смеялся он, пересказывая подслушанный спор между председате- лем и Быкиным, слова Фокина насчет сухостоя и живого дерева... И вот... «Да, – думал Митька, бредя в медленной процессии. – Крутая Дресва была живое де- рево. Пускай худосочное, но живое. А коль живое, то и жить стремилось всему вопреки, да последней крайней возможности дресвяне за корни свои; и за край моря держались... Но что стало бы, если б все деревни – Шестьденьгову Щелью, Сояну, Заозерье – с помощью казенных даровых денег в Мезень свезти? В общем мезенском срубе стали бы они уже не деревья, а бревна, может, даже – металличе- ские конструкции: удобно вроде и прочно. И радоваться бы: скот есть, заработки у людей есть. И в то же время, если по-другому смотреть, ничего б уже не было. Потому что сбавь теперь зарплату на четверть, и разве останется кто в Мезени? Значит, главное – быть здесь жизни или не быть – зависело бы лишь от чьей-то посторонней воли... А и вправду, что мне за Мезень держаться? Хотя и была всег- да рядом, она для меня – такая же абстракция, как Сочи или Нарьян-Мар. Даже, может быть, Мезень для меня – с отрицательным знаком абстракция, ведь именно она наше-то дерево бревнышком бросовым сделала». «А может, – а вдруг?! – подумал Митька, глядя на Евлампия. –Может, мы все как-то одинаково с ума посходили?.. А если – нет? Если ни Фокин, ни я, ни дру­ гие – не сумасшедшие? Так что же держит-то меня на привязи столько лет? Чего ж мне из всего-то из потерянного жальчей?» 40 Колхозники – сменная команда с «Лахудры» – прилетели на другой день по- сле похорон, ещё на пожни люди не разъехались. Прилетело даже не девять чело­ век, а десять, вместе с ними был и капитан «Лахудры» Эдуард Александрович Таранин. Добрались без задержек, в одиннадцать ещё в Мурманске похмелялись на аэродроме, а в полпятого – «Здравствуй, земля родная!» Чтобы по дороге не за- пили случаем, Эдуард Александрович не только в Архангельске не разрешил в ре­ сторан заглянуть, но даже в Мезени до безалкогольного аэропортовского буфета не отпустил. По пути от самолета в деревню, оставив у дороги вещи, моряки на кладбище привернули, и все вместе на могиле у Николая Николаевича постояли. Свежая, она была вся в цветах полевых и ягодами засыпана – брусника тут белобокая, мо- рошка, успевшая сморщиться, сиха. Дети ягодами могилы посыпают. По обычаю. А вернулись к дороге моряки – и слетела печаль. И слава богу, что слетела: мертвым лежать, живым жить, мертвый живому не товарищ. Лишь рыбмастер, приотставший немного, не так скоро оттаивал, ну так ведь мастер-то пожилой. У оставленных вещей их уже ждал завхоз, который при Фокине никакого от- ношения к судну не имел, Осип Васильевич, маленький, торопливый, невидный. Но его раньше всех заметили: он рокан желтый поверх фуфайки и зимой, и летом носит. Ну а как подошли моряки к вещам, вперед, им навстречу, Яков Иванович с Быкиным выступили, Осипа Васильевича уже не видно. Первым подошёл к ры- бакам Быкин и всем руки пожал. – С удачей! – С удачей! – повторил и Яков Иванович. Капитану Быкин улыбнулся приветливо, подхватил его под руку, взял порт- фель и, отойдя от дороги, чтоб у всех на виду, крикнул задорно: – Товарищи! Поскольку мы были извещены о вашем прибытии, решено се- годня же собрать колхозное собрание! Откладывать не можем, поскольку сенокос и кормодобывающие бригады должны возвращаться на рабочие места! Так что прошу на собрание! – Раньше чем привально! – крикнул Яков Иванович. – До бани! Во Дворец культуры! – Ура! – кинул кто-то из рыбаков фуражку вверх. – Во Дворец! И уже сквозь хохот тот же голос: – Давай, Яков! Ох, Яков! И толстый, а шустер! Совсем на начальника своего стал смахивать! Колесо! Во! Дворец! Оттого смех, что Дворец ещё не достроен, лишь первого этажа полы-потолки набраны и сплочены – клинья из широких щелей торчат. Ни рам пока, ни даже косяков. Но при такой-то теплыни это разве помеха? – Ох, ребята, ведь и дырье для окон ещё не опилено! Завхоз в своей желтой одежде стоял в стороне. Кто подошёл к нему поз- дороваться – с теми поздоровался, а кто не подошёл, дак чего навязываться... И потихоньку, потихоньку, пока Яков Иванович с Быкиным выступали, глядь – а Осип Васильевич уже далеко попереди в деревню торопится. В толпе шестьденьговцев, собравшихся около рыбаков, заозерец издали Митьку увидел и к нему сразу пошёл. Пожали руки молча. – Какой большой вырос ты! – улыбаясь и закинув руку за голову, сказал зао- зерец. – Постарел, что ли? А Митька глядел на заозерца так, будто тот не в море сходил, а Митькиной будущей жизни попробовал: – Поплавалось как? – Отлично! Пожил, можно сказать, в другом измерении! Во!