Маслов, В. С. Собрание сочинений. В 4 т. Т. 1 / Виталий Маслов ; [сост. В. У. Маслова ; ред. Н. Г. Емельянова]. - Мурманск : Дроздов-на-Мурмане, 2016. - 527 с. : ил., портр.

28 29 Виталий Маслов В тундре – Погань! – Зырян выскакивает из-за стола, смахивает котят на пол вместе с солью и ложками, одним прыжком догоняет Федьку и, схватив его за шиворот, выкидывает на улицу, лицом в сугроб. Федька молча поднимается и, не оглядываясь, идет домой. Там, оставив в се- нях залепленную снегом одежду, он молча влезает на печь, прячет лицо в старые теплые лохмотья и тихо плачет... 1968 В тундре Далеко за полночь. Лунно. Низкий и длинный крупнобревенчатый дом гля- дит из-за сугробов на море. С проулка вдоль всей стены снег откидан. Недалеко от угла вздымается и бросает четкую тень высокий под скатом крест, тоже обра- щенный к морю. Ворота не заперты. – Да-да... – послышалось в ответ на мой стук. Я вошел. Женщина в ночном сарафане прошаркала на фоне подсвеченных луной окон в горницу и вернулась оттуда с зажженной лампой. Большая оклеенная комната. Лавки вдоль стен. Длинный крашеный стол в углу. Безликая, растрескавшаяся икона... Женщина подняла свет к лицу. Это была белая, как северная куропатка, ста- руха, с умными и ясными глазами, неморщинистым крупным лицом. – Жгем, третью ночь керосин переводим. – Она кивнула на лампу. – Малой парень худо спит, руку посек. Нарывало. Да ты раздевайся. Бросай которо на печь, которо посуше – на полати. Голос у бабки материнский. – Пеший, наверно... Али не слышала, как распрягал... Сейчас уголья в самовар наспускаю – живо скипит. Не успел остыть-то, проезжего председателя перед до- рогой поила. Как-то доберется? Дальше путь совсем снегом заклало, подле моря пришлось ехать по припаю по береговому. Эка погодушка! На целу неделю заря- дила – все пролуби снегом заспускало. Сын с бригадой которой уж день со льду не сходит. Она сняла самовар, добавила углей, сдунула пыль с крышки и продолжала, оглядывая меня: – А мешок-то зря в крыльце бросил. Занес бы в сени. Приезжал в бане мыться пастух из третьей бригады. Собака евонна осталась, как бы не сгрызла чего... Через несколько минут я пил ароматный чай, хрустел вкусной подзасохшей картошкой, рассказывал о себе. – Зря собираешься этаку дорогу пешком месить, – говорила меж тем стару- ха. – Отдохни дня два, кака-либо подвода и подвернется. Была неволя ноги нами- нать. Да вот... На улице звонко заскрипели полозья. Я приподнял подмокшую снизу занаве- ску и сквозь маленькую отталинку глянул на улицу. Выше окна, на сугробе, полукругом охватившем дом, под луной, глядевшей прямо сверху, покачивали ветвистыми рогами олени. Людей было двое – большой да малый. По одежде они напоминали кочевников-коми с реки Ижмы. – Неоткуда бы ижемцам-то быть, – поднялась из-за стола старуха. – Ближни колхозы почти сплошь ненецки. Дверь открыл высокий. – Можно? Нет? – вымолвил он спокойно и, не дожидаясь ответа, ступил на порог. – Ань доровате! – поздоровался он. – Думал, будить придется, а вы... – Заходи, заходи, дорогой гость! – бабка обрадованно пошла ему навстречу. – Совсем, думала, забыли... – Ты, Ильинична? Жива? Здравствуй! – сказал высокий, словно только сей- час узнал старуху. – Слава богу, Петруша. Пора бы помирать-то, да господь смерти не дает. Топ- чу потихоньку землю-матушку. Каково доехали? Ведь, говорят, далеко от моря идете... Бабка наклонилась ко второму – маленькому человечку. – Все с Федоркой ездишь... – тихо вздохнула она и, взяв мужчину под руку, а Федорку за плечо, повела их от двери. Девочка – лет пяти, русая, с пухлым и розовым, словно яблоко наливное, ли- чиком. Сняв малицу и бросив её к печке, она закрыла руками щечки и несмело глянула на меня. Пётр был слепой. Глаза чистые, голубые, прямо вперед смотрели из-под часто моргающих ресниц. Смуглое лицо чуть продолговато. Он расстегнул пояс с по- темневшим медным набором, сбросил малицу, обнажив коротко подстриженные волосы и на шее – глубокий розовый шрам. Бабка дала девочке гостинец – конфету-подушечку. – Большая Федорка стала. А что не всей семьей приехали? – Все к вечеру будут, – ощупывая лавку и садясь, сказал Пётр. – Везем вам беспокойство. – Он грустно улыбнулся. – А пока вот мы с Федоркой нагряну- ли попросить, чтобы для нас баню приготовили. Как тронулись на юг с Канина, только один раз мылись. Некогда все... Да зря, Ильинична, самоваром-то сту- чишь. – Я только угольков спустила. Подвигайтесь к столу. Тут гость сидит. – Здравствуйте, – повернулся ко мне Пётр. – Знакомы? Нет?.. ...Все необычно было для меня здесь: и сельцо, окнами и крестами обращен- ное к морю; и открытые для всех ворота; и нестынущий самовар; и древняя бабка Ильинична, которая приняла меня так, словно только вышел из её дома, напоила чаем и не спросила ничего, лишь далеко ли путь держу да не очень ли одежда про- мокла, даже имени не спросила, пока сам не назвался; и этот ижемец, слепой Пётр, с пятилетней крохотной девочкой едущий в бескрайнюю, почти бесприметную тундру. Все в нём было привлекательно: и чистый говор, и аккуратность в одежде, и выражение лица – проникновенное, задумчивое, и даже страшный шрам на шее. Видно было, что человек прожил большую зрячую жизнь. – Куда правитесь, молодой человек? – обратился он ко мне, услышав мой го- лос. – Пешком? Стоит ли? Отдохните. Завтра, а то и сегодня к вечеру пойдет наш обоз с грузом. Вас возьмут...