Маслов, В. С. Собрание сочинений. В 4 т. Т. 1 / Виталий Маслов ; [сост. В. У. Маслова ; ред. Н. Г. Емельянова]. - Мурманск : Дроздов-на-Мурмане, 2016. - 527 с. : ил., портр.

274 275 Виталий Маслов Круговая порука Бабы волосы перед сном расчесывали и на небо поглядеть то и дело дверь открывали – не надо ли одежду, на улице развешанную, в избу занести... Поо- даль, за зародами, школяры музыку гоняли, и доносился оттуда то шум и хохот, а то вдруг – визг девчоночий, в котором больше радости, чем испуга. – Митя! Ты-то что не пойдешь к ним? Вишь – шшупаются! – вкрадчивый бабий смех из избы. Митька в этот час, когда волосами бабы трясут, сидел, как обычно, на зава- линке с книгой. Ответил, не отрываясь: – Не настолько я ещё стар, чтобы малолетних с ума сводить! И попросил подбежавшего Горю: – Позовика Германа. Сказать должен кое-что. Там он? – Счас! – ответил Горя и побежал обратно к музыке. ...Митька сел к зароду, и Горя сел, а Горя потом даже и растянулся, но Гер- ман, как и во время прошлого разговора, стоя об угол зарода оперся, себе на уме. Все вот такой ходит, как из деревни Митька вернулся. Кто знает, что ему пере- дали-наплели о Митькиной – у всех на виду! – встрече с Валюхой Опариной. – Я – о деле! – бросил Митька. Герман промолчал, но глаз свой великий слегка прикрыл, мол, к сведению принято, а как я к этому отнесусь – моё дело. – В Щелье видел штатного инспектора Устьевского и Фокина. Еще до того, как сдал билет. Обещал, что потолкую с вами. Но сначала, как сюда вернулся, психовал: пошло б, думаю, все это! А вот сегодня опять столкнулся... Почуяли волю! Действовать, мужики, надо. Надо! Насчет Гори решено, он – инспектор. А о Германе я сказал им, как думаю: «Помогать будет, а записаться в инспек- цию – вряд ли». – Почему? – спросил удивленно Горя. Митька посмотрел внимательно на него. – Не все ж такие, как ты, революционеры... И рассмеялся. – Это не я, это другой человек сказал! – Г-галим-матьёй заним-маетесь! – Садись же! – спокойно сказал Митька. – А впрочем – стой... Положение, парни, серьезное. За один день пятерых поймали вверху. Не просто охранять, за- щищать надо! И поставлено должно быть так: «Уехали, бросили землю в самый разор, ухватились за дальний, пожирнее, кусок – им и давись! Удрал – и черт с то- бой, но чтобы уж с концом! Исчезни!» – Сколь ни боек! – сказал Герман и губы поджал. Его, стоявшего у зарода с торца, школьники увидели и всей компанией весе- лой к нему неторопливо направились. Еще бы как не к нему! Кто ещё столь для ребят притягателен, как Герман – музыкант главный и киномеханик, и подраться не боится к тому же. Митька и Горя к Герману обернулись. Лицо его, и без того перекошенное, вдруг напряглось, жилы шею перетянули, крикнул: – Уехали?! А их ли вина?.. И вот жилой дом от жилого дома – караул кричи! Вот до чего просторно стало. Особенно у вас, в Крутой Дресве. А мы всё за клок земли косами секлись. А в шестьдесят пятом – уже целина нечерноземная! Надо ж суметь... И ведь не увидел никто, когда переломилось и от тесноты к целине пока­ тилось!.. Так коего черта мы по-прежнему друг друга поедом едим, друг-то другу жить не давам? Я никуда отсюда не удирал, и не удеру, а разве меня от реки уже не отпихнули?! Не думашь, что тем же кончится, как в Крутой Дресве?! Герман расхаживал теперь по угору в трех шагах от Митьки и Гори. Смолк, шлепнулся на землю, ноги к реке свесил. Школяры вышли к реке. По шагам Германа, по тому, как он на обрыв не сел, а почти бросился, поняли, что разговор у мужиков серьезный, и подходить близко не стали. Приутихли, музыку приубавили, а потом и совсем выключили. Митька полуутонул в зароде, глаза закрыты, селемина-метлячина из одного угла рта в другой летает. Наконец сплюнул селемину, вскочил, принялся ходить меж зародом и берегом. Герман на него не глядел, на Заречье уставился. У Гори тоже, как у Митьки, метлячина во рту. Лежит Горя на животе, метля- чиной обсыпавшейся по земле водит. Митька остановился наконец: – Много в твоих словах – от Евлампия Павловича, а не твое. Но – какая раз- ница? Вопрос-то законный! – и опять пошёл. И нет-нет да и пнет что ни попало, и разбегаются круги по Реке. Добавил медленно и громко: – Кровь из сердца – во- прос! Только с твоим-то настроением ещё раз обратный поворот не прозевать бы! – Какой поворот? Еще к чему? – воскликнул Герман. – Раньше катилось к пустоши, а теперь – к опустошению! Кровь из сердца! – Остановился у Германа за спиной, спросил: – Но кто за нас сделает то, что мы должны? Эти?! Он или не хотел приезжих как бы то ни было называть, а может, просто не знал, как поточнее их назвать, но подумал, что под «этими» школьники себя понять могут, и пояснил: – Браконьерами ли их назвать? Не ласково ли? Я их уже перепроверил и со- весть свою на той перепроверке замарал... Разве не ты, Герман, рассказывал? Мо- жет, то была лучшая семга нашего стада... Разве не вредительство?! И как быть, если во вредителях – родня? Если эта родня всему здешнему – и реке и людям – врагом оборачивается? Прав Офоня! Дело тут жестко! Через себя нам надо пе- реступить! Вот в чем революция-то, по-офониному, сегодня! И зря я над этим смеялся. Через себя шагнуть! Ненавижу тех, кто зорил родину раньше, а тех, кто сейчас зорить пытается, – ещё больше ненавижу! Самим нам надо за родину стать за свою! Только мы сами!.. И ни на что не надеяться! Не на что надеяться! Только мы. Родина – наша! А мы с вами – ее! Всё! Круг! Круговая порука у нас с родиной! Сказал и сам удивился. Прислушался, повторил: – Круговая порука... Все правильно. Школяры на угоре совсем стихли. И чуть приблизились. – А чего ты меня – браконьера – отпустил? – тихо, но четко спросил Горя, все так же лежа под зародом. И видно было по нему, по всему его телу, как напряженно ждет он ответа. Герман удивленно и заинтересованно обернулся: это уже ново! – Браконьер браконьеру – рознь. Я ж говорю, браконьер бывает – враг! А бы- вает – дурак... – Дурак? – воскликнул Горя почти радостно. – Ну какой же ты, к чертям, браконьер? – засмеялся Митька. – Эксперимен- татор!