Маслов, В. С. Собрание сочинений. В 4 т. Т. 1 / Виталий Маслов ; [сост. В. У. Маслова ; ред. Н. Г. Емельянова]. - Мурманск : Дроздов-на-Мурмане, 2016. - 527 с. : ил., портр.

258 259 Виталий Маслов Круговая порука И опять, уже под вечер, на угор вышел. А под обрывом-то уж совсем сине стало. «Насколько здесь темней, чем на пожне, – подумал Митька. – Что значит – от моря поодаль...» Только успел синь под горой заметить – окна по всей деревне вспыхнули нео- жиданно... Пока ночи светлые были, электричество в деревне не включали. К осе- ни дело. Окна вспыхнули, а под горой – ещё гуще синь. И сразу костерок, ранее неви- димый, проявился – неподалеку под обрывом, крохотный, замигал. А в правлении, за окнами без штор, все ещё толпа шевелится. Спустился под гору. Доски трапа ярко белели под ногами, будто пропитались светом за долгий день. Пошел к карбасу, на котором после полуночи на пожню ехать. Долго стоял над якорем, вглядываясь бездумно в реку, которая тоже светилась, как доски, но свет её мягкий не был ровен, а жил, чуть колебался, и вода, пробегавшая мимо, казалась жилистой. Потом вдруг прямо перед собой разглядел тюки черные. Резиновые лод- ки «туристов»инспекторов, свернутые... Странная неприязнь охватила Митьку, совсем вроде и успокоившегося уже. Дышаться вдруг стало резко, часто и неглубо- ко, но грудь все более распирало, дышать мешало, будто бы невозвратный клапан в горле образовался. Склонил голову и, глядя на тюки, так прижал подбородком пуговицу, будто пуговицей той грудь насквозь продавить хотел. А потом вдруг раз- махнулся ногой и поддал носком сколько силы было! Но не по лодке свернутой, а по детскому ведерку бросовому, поблескивавшему рядом с якорем. И ведерко, со звоном пролетев над тюками, плюхнулось подле берега в воду. Повернул к костерку. Над костерком, на вешале для сеток, сидит пацан, носом изредка подергивает. Серые головешки догорают ровно, чуть потрескивая. Митька, подскочив, тоже сел на вешало. Спросил: – Чего ты? Парень отвернулся. Но шмыгать перестал. Ответил чуть погодя: – Ничего... – Тогда – ладно... Тогда и вправду – ничего. Парень обернулся. Лет десяти. Улыбается, а под глазами ещё не просохло. – Мама приехала с пожни. «Ноги, – говорит, – мыть!» В таз. С мылом! Еле вырвался. Помянув про таз с мылом, пацан ноги голые под вешало поджал и сморщился. – Покажь. Пацан ухватился за жердину, на которой сидел, и боязливо приподнял перед Митькой ногу. – Хо-хо! – Митька осторожно тронул ногу за подошву. Темно-серая, была нога вся – точно голая подсыхающая торфяная болотина, в малых трещинках. На передке, на взъеме, и на сгибе трещины были сплошь, пересекались, а в тех, к которым мать успела мылом притронуться, буровато кровь поблескивала. Митька осмотрел ногу, дунул на нее. Паренек резко дернулся, соскочил и, скорчившись, тихонько зашипел: – Тише же! Больно же! – Лупить тебя некому, – сказал с сожалением Митька. – Мыть-то все равно придется! А мы знаешь что делали? Начнут весной сетки в котлах смолить, подбе­ ремся, когда никого и смола не успела загустнуть, паклю в смолу – и раз-раз па- клей ноги. И шагом марш! Будто в коротеньких сапожках. Ни разу не расседались ноги! Руки вот в этих местах – бывало, – он потер тыльную сторону кисти, – пото- му что бабка сказала: за стол не пустит со смолеными руками, а ноги – нет. Пацан, подражая Митьке, тоже потер руки: – Нее... Тут у меня почти совсем хорошо... – Теперь, надеюсь, домой? – Домой. Стали костер песком зарывать. – А у нас был парень, – разговорился Митька. – Коляха. Так что сделал? Кош- ку высмолил. – Ну?! – пацан недоверчиво рассмеялся, мол, заливаешь. – Вот те и ну! У него всегда тут было – во! – Митька себя по лбу постучал. – Бабка евонна шумнула как-то на кошку, что та котят часто носила: «Засмолить бы тебя, чтобы коты не глядели!» А Коляха услышал, хвать кошку да и макнул в ко- тел хвостом вперед... Мучилась. Вспомнить тошно. Бабка-то просто так шумнула, а своя башка у Коляхи не варила... Ох-ма, парень!.. Так все это не... Ведь с кошка- ми-то все равно приходится воевать, а то знаешь сколько бы развелось... Только и с кошками воевать надо по-человечески. Это само собой пониматься должно. Этому не учатся. Или вот... – Митька замолчал, потом снова – уже подругому: – Или вот воевать с браконьерами. Как?! А впрочем, ну их всех к... Сморщился, потому что при пацане нельзя было не заткнуться. А мальчишка, слушавший внимательно, вдруг разрешил глухо: – Ничего... Матюкайся! Я уже умею. Нет, для настоящих ночей время ещё не настало. Синь, наполнявшая подуго- рье, утекла с водой, растаяла, и когда председатель пришёл к карбасу проводить тех, кто вместе с Митькой ехал на Новинку, и тех, кто попутно на Старую Кошку, было уже светло. Фокин сам помог занести в карбас баки с молоком. О прошед- шем дне ни словом Митьке не напомнил. Выглядел устало, щеки приобвисли. От- правлялись с Митькой в основном школьники. Их-то Фокин и провожал. Одного паренька на прощание даже по голове погладил. И это Митьку так почему-то тро- нуло – чуть не до слез. Наверное, оттого, что его-то, Митьку, никогда в жизни ни один мужик вот так не погладил... И вдруг: – Дмитрий! Слышите, Дмитрий?! С трудом удержал себя, чтобы тут же не метнуться на голос, боясь ошибиться. – Тебя, Дмитрий! Обернулся! Валюха на угоре! Мимо трапа, не глядя под ноги, вылетел наверх. Восстал перед ней, засло- нив от тех, кто внизу. Глядит на нее, а сам светится, а нижняя губа чуть подерги- вается. – Я ж не знал, что ты тут! Что ж ты раньше-то?.. Валюха вздрогнула, будто перепугалась. – Митя, я по комсомольской линии... Чтоб ты в инспекторах... – Что ж ты раньше-то... – он растерянно оглянулся на карбас. – Что ж ты раньше-то... Я ж не знал, что ты в деревне! – По комсомольской... Чтобы снова в инспекцию...