Маслов, В. С. Собрание сочинений. В 4 т. Т. 1 / Виталий Маслов ; [сост. В. У. Маслова ; ред. Н. Г. Емельянова]. - Мурманск : Дроздов-на-Мурмане, 2016. - 527 с. : ил., портр.

230 231 Виталий Маслов Круговая порука – Бросился я вдоль пальца к рыбе, сколько ног было! Он же выскочил на об- сушку и – постебал дальше!.. Спустился я по горло, бродил-бродил... А Тот от меня уже вон куда низом! Побежал и я, но скорость не та, мокрый весь, и сапоги полные. Герман помолчал. – Выскакиваю на Поливы, а Тот уже на Взглавье поднимается. Честно, была рыбина с кряж – чурки на четыре, не меньше... Фокисьня тяжко, как от большой неудачи, вздохнула. – Географию мы теперь знаем, – сказал Митька. Бабы молча уходить стали, ещё на часок в покос собрались. Горька подлетел к избе верхом, волоча за хомутом ужище, крикнул зло и за- дорно: – На конях надо! Не упустили бы! Герман стянул мокрые сапоги, надел на весла, приставил к избе сушить. Но- ски на кольях над потухающим костром пристроил. Обулся не торопясь в сухое. Устал не устал, а коль пробегал, надо упущенное с вилами в руках наверстывать. Перекур только тогда, когда куч у зарода не осталось. Ушел Митька к реке на ветерок. А настроение – не золото. Да, скучать было некогда, председатель верно предупреждал, и тоскнуть было не о ком. Но вот грусть порой наваливалась – не- вмоготу, какая-то беспросветная, близкая к безысходности. Руки опускались... Горя на коне летает, покрикивает, торопится, кучи к зароду в запас ставит. Река на прибыль катится, уже ночная вода. Повел глазами вправо – дальний крутодресвянский берег чуть приподнялся над белесой водой и реберит-переливается. Если б не так дрожало, каждую бы рас- щелинку, кажись, на той стороне разглядел... «Так что же я такое теперь стал? И для Дресвы чужой, и в Щелье за своего не признают...» Поблескивает губа. Реберит в глазах родной берег... Далеко. Даже в такой час, приподнятый, далеко... Реберит... Когда-то он подумал, что Крутая Дресва – это ещё не все Поморье. Что это только родное устье. Что другие деревни не менее важны. Сейчас, усталый и в чем-то растерянный, он думал ещё менее категорично. Если раньше забота о родине совпадала с личным интересом – шестьденьгов- скому колхозу нужны были моряки, а Митьке – море, то теперь от личного, от своего, от «Лахудры» он отказывался постепенно... К чему это приведет? Будет ли для него родина ещё более неконкретной. Расплывется ли в этой не- конкретности, как в тумане, Крутая Дресва?.. И откуда взялось вот это – тя- жесть и грусть? «Лахудра»... Митьке, втянутому в иные дела, начинало казаться, что он ни- когда её не увидит, более того, что «Лахудра» – всего лишь голубая сказка, к ко- торой он уже и отношения-то не имеет. «Но кто сказал, что я от «Лахудры» отка- зываюсь?!» – Готово! – кричит Горя. – Больше ставить некуда! «Решено бесповоротно: буду делать все, что потребуется, и все, что могу. Но как было бы сладко, если б все это в одно слилось: и «все, что могу», и Шесть- деньгова Щелья, и Крутая Дресва. Крутая Дресва... Крутая Дресва... Опять ты о том же. Опять ты о том же... Опять ты о том же...» Встал, пошёл, в землю глядя, к недометанному зароду. «А может, не ходить сегодня ночью?.. Голова что-то...» Едва перекусив после метки, в полдесятого упал на топчан – лицом к стене. Но вот уже десять в приемнике едва слышно пикнуло, а сна нет... Бабы – одни лежат, другие сидя волосы перед сном прибирают. Толкуют не- громко. Свет из окошка – чистый, синеватый, самый такой для тихой беседы. Вроде бы меж собой бабы говорят, но, может, и для Митьки их гов ' оря: ви- дят, что не спит, – во сне он никогда столь спокойно не лежит, ворочается, бор- мочет, соседа Горяху толкает. Горяхе сменить бы место, к ребятам бы в балаган, а он все с Митькой рядом норовит. – ...Пр ' ошло лето двух-то мужиков инспекция взяла, дак чем кончилось-то? – В устье, в Кулое-то? – Ну... Как из Кулоя в Мезень поворачивать. – И все-то вы откуль-то и знаете-то! Я вот и не слыхивала... – Трясешься все лето от одных да ко другим – где тебе знать. Сейгод дома не показалась бы, кабы не из-за Миши, не телеграмма... – А кто попался-то? – Кто-кто... Буторин с Селиверстовым, вот кто. А чьих Буториных, чьих Се- ливерстовых – кто знат, есть их... Буторин-то этот немолод уж – какой-то службой в Архангельске командует. А друго-т – не старой, этого как не из Мезени лешак принес дак... Инспектора-то – молоды пареньки. Приставали к берегу хватать-то, да своим коргом карбас-от Буторину и проломили. – Полно давай... Один набой проткнули, и то верхний. – Дак старшо-т, Буторин, уселся на бревне: «Не подходи!» – и ружье ногой подтягиват. «Показывай свои книжки, а не подходи!» Спрашивают: «Чей кар­ бас?» – «Мой!» – «Сетки рядом – чьи?» – «Не знаю! Не моё дело!..» А Селивер- стов-то, молодо-т, усвистал в болото, того не успели и разглядеть... А неподалеку старики жили – камбал промышляли продольниками. Инспектора – к им: «Чьи сетки?» А те – люди стары, вертеться не станут. «Этих вот двоих», – говорят. А семга в сетках-то. – Сказывают, не первой раз попались. – Да и ружье... – Посадили?.. – Како... Сказывают, прокурор завел не против Буторина, а на инспекторов, за карбас постановили платить... – Вот ишо беда-то!.. – Да... – То-то и да... И вся деревня своих выгораживала. – А и нас коснись – разве не так будет?.. – А не заступитьце-то как?.. Хоть инспекцию даве и красили, и тепере краси- те, а все равно – цего тут правильного-то?! Не пошевелись!.. На ушку не улови! Не добудь!.. Доходило – морошецьку запретить... – Поговаривали насчет морошки-то, поговаривали... – Дойти может... – А что? – вкрадчиво, не громче, чем бабы, отозвался наконец из своего угла Митька. – Вот наладить, чтобы собирать с выгодой и для колхоза и для тебя, тогда бы обязательно запретить! Чтобы все только колхозу и колхозникам. Пу-