Маслов, В. С. Собрание сочинений. В 4 т. Т. 1 / Виталий Маслов ; [сост. В. У. Маслова ; ред. Н. Г. Емельянова]. - Мурманск : Дроздов-на-Мурмане, 2016. - 527 с. : ил., портр.

22 23 Виталий Маслов Восьминка А судьба Крутой Дресвы почти не отличается от судьбы моей родной де- ревни. И все, кто не вернулся с войны в мою деревню, – мне родня, все их сы- новья – друзья мои, и награди меня, разум, силой, чтобы сдержать грешное и пристрастное это перо, ибо кажется: погибло, потеряно несправедливо много! Из-за неграмотности ли крестьянской, не допускавшей земляков никуда, кроме пехоты, или по какой другой причине, но кто назовет другое место, по которому не прокатилась война, но которое бы такой процент мужиков отдало Родине, как Вологодчина, да Архангелогородчина, да иже с ними?.. Так и наше Поморье: от весла-паруса шли поморы да на передовую и горды были, когда, по неведе- нию, к сибирякам их причисляли... Впрочем, попробуйте найти хоть одну деревеньку в нашей великой стране, которая могла бы сказать о себе: «Мы потеряли по справедливости...»! Россия... «Живой, Пашенька! Нашелся!» И никаких вопросов! Разве имеет значение для матери, особенно если она обеими ногами в могиле стоит, откуда сын взял- ся, где столько лет пропадал? Главное, что живой, главное, что едет, главное, что с первой вешней водой дома будет! Когда все ушли – а народу много перебывало у ней в тот день, – до позднего ве- чера, до полуночи лежала она, счастливая, теперь уже не только телом, но и душой легкая, пока вдруг неожиданный, давно неведомый страх сердце не остановил: – Доживу ли?! Утра дождалась в забытьи. Очнулась – старшая из детей рядом стоит, перепу- ганная. Показала Сусанна девочке, чтобы наклонилась, прошептала: – Сбегони... Поклонись в сельсовете... Чаю... И – кто б ещё вчера про такую щедрость думать мог? – выписала председа- тельница! Накарякала на бумажке продавцу: «Пол маленькой пачки». Уж крутила-крутила продавщица пачку, уж крутила-крутила! И всего-то в ней – на одну заварку хорошую, а тут пополам дели! Сказала большой-большой бабе, у которой такая же сельсоветская бумажка была: – Уж как хотите, а я не берусь! Или к фельдшеру идите, или сами делите! Вот вам ваши двадцать пять грамм! Пришли к Карушковым. Большая баба предложила: – Лучше всего – разрезать. Сусанна кивнула. Женщина взяла фанерку с курятника, нож, приставила фанерку к бабкиной кровати и, сжав пачку худыми, изломанными пальцами, причем большой совсем без ногтя, одним движением ножа перерезала пачку пополам. Будто всю жизнь только этим и занималась. Поставила половинки на попа, собрала с фанерки до последней чаинки, почему-то виновато сказала: – Чтоб без обиды, Сусаннушка... А сколь пахнет-то! Чтоб без обиды... Потом распорядилась: – Ну-ко, котора на печке! Отвернись! Кукать будем! Я спрошу: «Это кому?», а ты отвечай: «Тебе!» Или: «Бабке!» Девчушка живо отвернулась и, не дожидаясь вопросов, крикнула: – Бабушке! – Да обожди ты! – добро засмеялась баба. – Не спросила ведь еще! Отворачи- вайся! Это кому? – Бабушке! – Эх ты... Ну да ладно, будем считать, что куконули, всё равно без обиды! И увидела, как бабка, лежавшая с закрытыми глазами, слабо улыбнулась. Когда женщина ушла, дети весело прильнули к кровати. Старшая продолжа- ла держать фанерку с чаем. Спросила: – Заварить? Бабка ответила не сразу: – Самой бы встать... Сумешь ли? Не испортить бы... Дай-ко нюхну-то... Девочка осторожно взяла чай и поднесла. Бабка вдохнула, показала глазами: мол, спасибо, убери. Прошептала: – Осподи, богасьво-то како! Поставь, дитятко, на стол вместях с фанеркой. Да слетайте куда ле ненадолышко, умаялась я. Шевеля сухими губами, бабка подумала: «Теперь поднимусь... Поднимусь! Без чаю-то я ведь и молодкой леживала, бывало это со мной... А с чаем-то!..» Она спокойно, умиротворенно задремала. Дети вернулись скоро. – Олени! Бабушка, олени! Четыре! К нам! И сразу же, почти следом, вошла знакомая нестарая ненка в расшитой пани- це-шубе, шапка-кастрюля за плечами болтается. Не один раз когда-то приезжала она к Сусанне Карушковой за молоком и сметаной. И мясо привозила, и шкура, которая под Сусанной, тоже у ней выменяна. – Сторово! Болешь? Ницаго! Вельшар есть, болеть не будешь! Подошла к приветливо глядевшей Сусанне, посмотрела внимательно, поня- ла, что дело тут худо, сказала, извиняясь: – Мяса-гостинца не привез! Ненароком в деревню ехал, ненароком! Не при- вез гостинца! Бригадир меня послал... В цум не заежал – згорей сюда! Цей робят? Переселенца? Спросил я: «Есть молоко?» – «Нету, говорит, молоко!» – «Пошто нету?» – «Корова нету!..» Ах-ох, гостинца не привез! Раньше было так: у Сусанны какой-нибудь простенький подарок заранее приготовлен, и ненка всегда что-нибудь вкусное гостинцем везла. Но что делать? Не то время... Сусанна шевельнула рукой: мол, не расстраивайся! Но ненка не разглядела, продолжала: – «Цяй, – спрашиваю, – есть?» – «Есть, говорит, цяй!» Я бежал, думал, сме- няю цяй хорошому целовеку, тибе мясо отдам. Весь мясо! Бригадир дал, менять послал: молока нада, цяй нада! Ненка вышла в сени, вернулась с розовой четвертиной оленя. От мяса несло морозом. – Во какой мясо! Зад! Велел бригадир: всю за одну пацьку, за пийсят грамм отдай, цяй вези! Жёнка родил, цяй нету – молока нету, помирай завтро робенок! Водрузила гостья драгоценный товар на стол, на тот же стол, с чаем рядом. Глянули дети: край у мяса отрублен неровно, розовые полоски просвечивают на солнце. И тут же – в укромное место, на теплую печь юркнули. Слышала бабка, как старшие заталкивали вглубь, подальше от края, младшую сестренку, уговаривали не плакать. – Обидели? – напрягаясь, еле слышно спросила Сусанна.