Маслов, В. С. Собрание сочинений. В 4 т. Т. 1 / Виталий Маслов ; [сост. В. У. Маслова ; ред. Н. Г. Емельянова]. - Мурманск : Дроздов-на-Мурмане, 2016. - 527 с. : ил., портр.

218 219 Виталий Маслов Круговая порука киной затее догадался, если б он так сразу начал косить, как сейчас, от Митьки уходя, – был бы он к Валюхе гораздо ближе. Валюха вроде бы спокойна. Все внешне вроде бы как и прежде. Только теперь она, когда косой по траве ведет, как бы приседает каждый раз едва заметно. Кофта давно к телу прильнула, а платок и пиджак, в которых косить начинала, давно в сторону брошены. Честно говоря, теперь-то ей в споре и делать нечего стало, всем ясно, что спор уже не между Валюхой и Германом, а между Германом и Мить- кой. Так что ей стоять бы сейчас в стороне, как оленихи-важенки во время боя быков стоят, хвосты поджав скромно, да поглядывать, как быки рога друг другу обламывают. А Валюха – нет, рубится сама из последних сил: лицо розовое, глаза прищурены, потом и солнцем залиты. И если внимательно, то несомненно разгля- делось бы, что теперь на её отчаянно-усталом лице вместо испуга, проскользнув- шего, когда заметила, что Герман на обкос пошёл, нет-нет да и мелькнет что-то вроде улыбки хитроватой. А грудь – ходуном ходит, а ноздри – что полукружья розовые, а губы поджаты и чуть-чуть вперед оттянуты: – У-фу!.. У-фу! И вдруг – стоп: – Бабы! Полопатьте стойку! Стойками щельяне такие косы зовут, которые на длинный кол посажены, которыми косят стоя. Обычной же косой-горбушей косят ухватив её за короткое кривое косье, косят согнувшись, сплеча, траву валят на две стороны. Хоть и труд- ней горбушей косить, но податливей, и до тридцать девятого года косьба стойкой за стыд и нероботь считалась. А в тридцать девятом налетела вода и унесла горбу- ши все до единой и с Новинки, и со Старой Кошки... Бабы подскочили: одна уже с травой в руке, чтобы косу обтереть перед лопа- ченьем, другая – оселок из-за голенища и сразу же – дзинь-дзинь, дзинь-дзинь... Валюха руки дрожащие над головой вытянула, глаза закрыла и повалилась так, упала на валик в кошенину. Падает, а на лице улыбка дрожит. – А брось ты, девка, пересажаться, бежи из покоса? Была-то неволя! Ладно бы ещё колхозница! Спрос-то какой? Валюху будто подкинуло, и улыбка пропала: – Готово? И снова: – Вжиг! Минуту единую и отдыхала, а сколько силы прибыло!.. Баба, лопатившая Валюхину стойку, пробормотала, сторонясь: – И чего оно Фокисьня-то с тема-там косить на устье убрела? Может, и оста- новила бы?.. Митька на повороте выиграл сажени полторы, не кося: кокора-то горелая – на остром носке меж пальцами чем шире поле скошенное, тем раньше в палец прокос упирается. В другом случае разве заметил бы такую пустяковую разницу, а тут – сразу же. И от этого неожиданного выигрыша даже азарту прибавилось. Ну, а коль выиграл – тут сам бог велел остановиться да стойку поправить. Стойку, когда лопатят, не точат, а именно правят. Остроту она обретает, когда между молотом и наковальней лежит – меж отбивным молотком и бабкой, в чурку вколоченной. Дело оселка-лопатки – плавные зазубрины, молотком оттянутые, в порядок привести. Насколько возможно. Утюжа свою большеразмерную, Мить- ка внимательно оглядывал ее. Пятка – отлично, пятка выстоит, значит, за правый край своего прокоса можно не опасаться. А вот носок... Носок где-то земли хва- тил, надо поглядывать, как бы с левой стороны этих самых огрехов не осталось. За которые привязывают. А потом подумал: «Э! И не такой стойкой кашивал!» – и стремительно оселок за голенище кинул. ...Герману оставалось до конца обратного прокоса пройти чуть меньше трети, Харьезины пятки передвигались впереди всего лишь в нескольких шагах, когда он, Герман, пошёл наконец на обкос и Харьезы и Валюхи сразу. Глядя со стороны, можно было подумать, что сил в нём не убывало, а прибывало с каждым взмахом косы. Двигался он угрюмо, напористо. Единственное, что придавало движениям некоторую нервность, – что он головой часто подергивал, стряхивал пот с лица. И ещё можно бы заметить, что падала в траву стойка его несколько резковато и как-то излишне сверху, а прокос и вправду стал чуть поуже. И в том можно было бы его упрекнуть, если строго, что под пяткой коса не везде ровно и чисто выкаши- вает. Но не это было для него сейчас самое главное. Он нет-нет и поведет глазом влево, где шагах в десяти –пятнадцати впереди Валюха косит. «Странно, – думал он как-то неторопливо, – ни волосок у ней не растрепался, ни к щеке, ни к уху не прилип...» Чтобы обкосить, надо в сторону, вправо вкоситься и стороной, в целине доро- гу себе прорубать. А, ясное дело, островок обогнуть, сколь бы ни был он мал, всег- да – длиннее, чем напрямик его пересечь. Поэтому, когда Герман пошёл зарезаться вправо, расстояние до Харьезы перестало убывать. Косили так, не сближаясь, минут, может, пять... И вдруг Харьеза, не дав даже и поравняться с ней, сошла с дистанции: – А ну вас! Не могу больше! «Нет бы старой карге пораньше убраться! – зло сообразил Герман. – Махал бы по краешку до Валюхи! А теперь вот хлопайся серединой. И остров не как обычно получается, а узкое и длинное». «А ты, – опять взгляд на Валентину, тоскливый на этот раз взгляд, – ну хоть бы оглянулась! Да бросил бы я тогда этот чертов покос, мол: «Все! Не мог обко- сить! Сдаюсь, Валюха, тебе!» И вздрогнул: «Нет! Не сдаюсь! Теперь я не в своей и не в Валюхиной власти! Теперь только тот, сзади, вправе сказать: «Хватит, побаловались!» Но разве бы я эту поблажку принял?! Нет! Один теперь выход – вперед... И никаких!» Пацаны-болельщики, когда Харьеза ушла с прокоса и осталась впереди Гер- мана одна Валюха, ещё больше встревожились: – Герман!.. А то этот, крутодресвянский-то!.. Смотри! Худых слов про крутодресвянца не говорили, но Герману уже ясно было, уже слышал он за спиной хряпанье стойки Митькиной. И вдруг мальчишек крик отчаянный: – Герман! Ну жми же! Не поддавайся ты! Он уж обкашивать тебя пошёл! Ой, Герман!.. Не назад, а вперед Герман судорожно глянул: да скоро ли этот проклятый про- кос кончится?! Оставалось метров пятьдесят – сорок... Собственно, всем уже ясно – в покосе Митька сильнее. Но все-таки: обкосит Германа или не обкосит? А у Германа не было другой мысли, кроме «Вперед!». Но от горького созна- ния, что Митька все-таки уже почти настиг его, невозможно было отмахнуться.