Маслов, В. С. Собрание сочинений. В 4 т. Т. 1 / Виталий Маслов ; [сост. В. У. Маслова ; ред. Н. Г. Емельянова]. - Мурманск : Дроздов-на-Мурмане, 2016. - 527 с. : ил., портр.

166 167 Виталий Маслов Круговая порука Назавтра Митька приноровил, чтобы засветло в деревню вернуться да по той тропке у всех на виду прогуляться: тут таиться поздно, тут единственная возмож­ ность всё в шутку свести – себя признать больше чем есть грешным и самому над собой вместе с людьми потешиться. У гостиницы Харьеза улыбается понимающе: – Вот ведь, парничок, каки тут у нас прохвосты-то? А сажа на ногах несёт- ся – всё чисто правленье мне притоптали! Да ведь сколь и не торну-то успел ты набегать! Теперь до весны знатьё будет: как пол затирать – так тебя вспоминать! Идет Митька по дороге сажной, посмеивается. Снег где проваливается, а где – сверху несет. Рядом со школой старуха встретила: – На восьмом десятоцьке такого я залетоцьку сосмекала! Погляди-ко, парни- цек, погляди! Лесеноцьку вот пашу-обпахиваю... А как свой-ёт путик прошел-про- верил, тепере и в тот конец деревни сбегони, не поленись, там цельных две дорож- ки наперехлест! «А как не Текусина работа – те тропки перехлестнутые? – думал, улыбаясь, Митька. – Баба – что надо, ухо режь – кровь не выйдет! Взяла да и покрыла смех смехом!» Вздохнул сокрушенно: – И ни для кого пропадает! Сел на чемодан. Мысли мыслями, а дело со сборами на стопе. «А ну его – с чемоданом! – подумал он. – Не возьму ничего – и весь сказ! На готовые хлебы еду! Но черт же меня подери, – Текуса! Забыл, можно сказать, когда и ходил к ней, а на ум всплыла, и снова рожа от радости – поперек шире!» Да ведь не он ее, а сама Текуса его подхватила? В первый же вечер! «Неужто есть во мне что-то такое вольное, что с ходу глазу наметанному вид- но?» – подумал Митька и снова улыбнулся. 11 Когда Митька сел к шахматному столику, Валюхиного смущения – след про- стыл. Сказала: – В шахматы. А шахматист из Митьки – смех, хорошо, если не забыл, как фигуры двигать. Усмехнулся: «Проиграю, сама же и скажешь, мол, не дурачься! Светленькая вся какая! Пионервожатая?» Расставлять медлил, чтоб увидеть сперва, как она это делает; не хотелось короля с ферзем местами перепутать. А когда наконец всё было готово, она невинно так сказала: – Садись, Горя, вместо меня! Я сбегаю за туфлями. А то в катанках-то новый кавалер танцевать не пригласит! Радиолу после кино крутить будут. И убежала. – Ваш ход, – сказал Горя очень серьезно. Смуглый, остриженный наголо и все-таки рыжий; шея длинная, с кадычишком; глаза большие; в приоткрытом рту – зубы крупные. – А я не умею! – Митька засмеялся. – Давай в шашки! – Ы-ы! – обиделся парнишка. – Фельдшерица тоже не умеет. Ладно... –Фельдшерица! – усмехнулсяМитька. – Из-за которой парня посадили? Из- за нее дрались? – Руби! – равнодушно сказал Горя. – Дураки парни! Ни в жизнь не стал бы драться из-за... – Не обязательно из-за фельдшерицы! – Она-то при чем? Который-то с ней станцевал одинова, а другой – даже ни разу! – Трезвые? – Которого посадили – не пьет. А Герман – того на танцах увидишь – мало пьет. Смешной: один глаз больше другого. На Овода похож! Верхом ездит – с са- мого крутого косика – в галоп! – Ровесник тебе? – Ты что-о! Он и на «Лахудру» в Мурманск летал. Да не выпустили в море... За драку. – Сам-то не собираешься на «Лахудру»? Горька ответил не сразу: – А что-о? – А ничего!.. Давай – к чертям шашки? Побегу! Лады? Выскочил на улицу. Тихо-тихо в деревне. Успел услышать, в которой стороне торопливые фельдшерицыны шаги по морозу. Догнал: – А мне без вас в клубе неинтересно! – А я без провожатого не боюсь! – Не боитесь?! –Митька воровато оглянулся, обхватил её за плечи и – поздно фельдшерице было уклоняться – поцеловал. Она, на удивление, и не уклонялась, не вырывалась, только губы холодные поджала. А когда отпустил, сказала равнодушно: – Мерзость какая... Не появилась на танцах. После кино Митька вместе со всеми скамьи убирал, елку, на время фильма в угол задвинутую, в центре зала восстанавливал, а когда к танцам всё было готово и радиолу завели, сел к выходу, справа от двери, как раз под окошечком, через которое кино крутят, и из кинобудки упал ему за воротник холодный, прямо-таки ледяной воздух. Отодвинулся: настроение и без того уже приосело – после поцелуя дурацкого. В зале сперва вообще не повернуться было, но и потом, когда разошлись те, кто только поглазеть хотел, народу осталось немало. Одних школьников девятого- десятого класса, домой на зимние каникулы приехавших, человек двадцать. Митька не танцевал. И Герман тоже не танцевал. Сидел напротив Митьки, почти за елкой, в пол- умраке, свесив со сцены ноги и ссутулившись. Глаза – и большой и малый – бле- стели одинаково сухо. Высокая, чуть ли не с Митьку, женщина решительно взбежала из зала на сце- ну, задев при этом Германа платьем, с ходу включила на сцене свет, остановила радиолу: – Давай-ко, Герман! Сыграй! А то надоела эта тянучка! Принесла из-за кулис гармонь, подала Герману. Митька даже голову приподнял, на женщину глядя: «Где же ты такая рань- ше-то?» И неловкость от недавней встречи с фельдшерицей как рукой сняло. Женщина была из тех, при которых у нас, мужиков, глаза вспыхивают и при- щуриваются сразу, как от яркого света. И чем неожиданней свет, тем безнадежней мы слепнем. Сравнить это внезапное ослепление с прищуром кота могут лишь ни- чего в подобных делах не понимающие, навсегда к красоте оглохшие. Будем же