Маслов, В. С. Собрание сочинений. В 4 т. Т. 1 / Виталий Маслов ; [сост. В. У. Маслова ; ред. Н. Г. Емельянова]. - Мурманск : Дроздов-на-Мурмане, 2016. - 527 с. : ил., портр.

158 159 Виталий Маслов Круговая порука Сперва Митька подумал – на коней председатель шумит. – Если бы ты, перетака мать, – продолжал председатель, – хоть раз на работу не выехал, как мои пьяницы, враз бы тебя обратно в Мезень вытурил! Янус чер- тов! Они – не ровня тебе! Ты – столб! А они... хмелевик скоро пристанет! Митька рассматривал внимательно, как шерсть на конях шевелится от пред- седателева голоса. – Дожили! Коровы ясли грызут. Фельдшер, доярка: по сено едут! Идет Фокин из дальнего конца конюшни – хомут на руке. Где мимо Митьки проходить, опять отвернулся, крикнул на улицу: – Погодите, девчата! Завхоз за старухами убежал – не съездят ли! Митька не дал председателю из конюшни выйти, поперек дороги длинную руку выставил и за соседнее стойло взялся. А рожу свою похмельную будто на замок замкнул: застыла, коричневая, ни улыбки, ни хмурости. – Что?! – бросил-таки наконец на него Фокин взгляд. – Коня, – прохрипел спокойно Митька, это была первое его слово сегодня. – Не распоряжаюсь чужим! – Вашего! На двух поеду! За сеном! – Здесь на двух не принято! – А я на одном не езживал! Фокин глаз скосил. Ровно настолько, чтобы глаз, в глаз: – Хоть жеребца! Митька убрал руку. – Валентина! Валя! – крикнул председатель. – Помощник тебе! На двух хочет ехать! Возьмешь? Не боишься? – А у меня – вилы в санях! Троерогие! С кривым зубьем! Но только и я тоже на паре покачу! И скажите, чтобы запрягал поживей! Отвечала Валентина так, будто Митьки тут и не было вовсе, и председателю в этом что-то не понравилось: уже счеты меж собой сводят, причина есть, значит. – А с тобой, Текуса, я съезжу! А может, завхоз! – кричал председатель другой извозчице. – Прошлый раз обижалась: с землей привезли силос. Сегодня сама – любой накладывай! «И Текуса тут!» – чертыхнулся Митька. Взял своего коня и жеребца колхозного под самые уздцы и, проходя мимо девок, вклинился меж их коней, крикнул весело: – А ну, раздайся! Так они в то утро и разъехались: торопливый согнутый завхоз Осип Василье- вич и доярка Текуса – к ближней силосной яме, Митька с Валюхой на четырех конях – за сеном. Дверь внизу отворилась: – Иди проглони чего ле. Хоть бы напоследок-то книги свои бросил. Ржешь – ажно стены ходуном ходят. Харьеза всё ещё в себя не пришла от Митькиного хохота. Могла ли она ду- мать, что Митька над мыслями о женитьбе хохочет... – Мати-то бедна... Вот ведь чего стряслось-то. Господи!.. Почти неделю до этого предпоследнего дня не говорила Харьеза с постояль- цем, не хотела говорить, не могла говорить, причина на то была – не дай бог нико- му другому такой причины. – Проглони чего ле! Спустись, пока самовар живой на столе!.. Вроде всё ещё сердится, а в голосе – слезы. Ненавидит, быть может, Митьку, но и жалеет. И боится чего-то... Сама не знает чего, а боится... Тюрьма! Одно это с ума сведет! Не поймет она, что время-то теперь другое – не только садятся, но и выходят. – Спустись! – Спасибо, тетка Харьеза! Не хочу! – Уж не постуешь ли?.. – Пожалуй... – Ну, бог с тобой. Праведник... Сама Харьеза постояльца к себе привела. На свою толову. Убирает она в го- стинице и с первого взгляда, можно сказать, людей насквозь видеть научилась, а тут, выходит, ошиблась... Четыре месяца перед тем на Митьку смотрела – и вот те на! Сама ведь комнату и предложила: «Посмотри сходи!» Да ладно бы не знала о каждой его проделке, так нет же, знала ведь! И чем он ее, старуху, покорил? Своих детей у Харьезы не было, но племянника – от брата – с пеленок подняла, Антипом звали. Дак когда Антип ко Дню Победы прилетел и увидел, что на вышку, где прежде ночевал, постойщик пущен, стемнел даже. – Не столько для него, сколько для себя пускаю, – как бы оправдывалась Ха- рьеза. – Худо одной-то... Ты приехал-уехал, а я через зиму одна в дому, что в гробу... И то думаю: может, и тебя где так же приветят... Но всё равно чем-то не по сердцу Антипу новость эта привелась, хотя вроде и Митька-то ему чуть ли не приятель... ...Потолклась Харьеза внизу, потолклась и дверь закрыла. Можно считать, конечно, что сложилось всё у Митьки неудачно, а можно и наоборот, что всё – как нельзя лучше: с какой стороны смотреть. Попади под суд и парень, которого Митька в это свое дело втянул в яростное, – вот тогда было бы из рук вон плохо. Но председатель, – хотя теперь уже и не Фокин, а ка- кой все-таки широкий человек! – в Мезень летал вместе с Буторой, и уговорили кого там надо, и вот вроде бы не тронут помощника Митькиного. Вернее – тро- нут, да не так. Митька ничего не скрывал от следователей: слишком это было бы хлипко с его стороны – выворачиваться... Лишь когда дело до мотивов доходило, – тог- да он умолкал. Потому что мотивы – дело витое, мотивы – что веревка: она – из прядей, пряди из каболок, а каждая каболка, если раскрутить... Нет, о мотивах он говорить не стал. Не стал – и баста. А если кто-то и решит, что можно в мотивах разобраться, пусть тому будет хуже. «Однако, если завтра – в Мезень, а сегодняшний вечер занят, не пора ли все-таки сборы заканчивать?» Валюха ехала впереди: дорогу знала и где сено брать. Выправила к зароду на заречье. А тут уж Митька взял вожжи в руки, Митька распоряжаться стал. По- ставил сани сразу и с той стороны зарода и с этой, вполз по стожару наверх и как начал сено заворачивать пластами да на сани переметывать – скоро пар повалил от Валюхи. Зарыл её чуть ли не с головой, а сам на другие прыгнул сани, чтобы там утоптать сено, чтоб углы волочуги прямыми сделать, чтоб пошире она да чтоб на один бок не увело... И – снова на зарод, снова напарницу зарывать. А что не рыть?! Сено – лиственничек, берется столь легко, будто вчера ставлено, ни чу-