Маслов, В. С. Собрание сочинений. В 4 т. Т. 1 / Виталий Маслов ; [сост. В. У. Маслова ; ред. Н. Г. Емельянова]. - Мурманск : Дроздов-на-Мурмане, 2016. - 527 с. : ил., портр.

152 153 Виталий Маслов Круговая порука чтобы за Митьку заступиться. Заранее ясно председателю – будет техник Митьку выгораживать. И заступник не заставил ждать. Спросил смиренно: – А с Футштоком-то как? Ругать-то вроде не за что... – Не за что?! – воскликнул председатель укоризненно. – А за что?! – техник тоже голос повысил. Председатель засмеялся, но проглотил смех, потому что пацаны вернулись. Сказал спокойно: – Ну и Митюха! Придумать же такое надо! Верно, ребята? Пацаны – постоянные в правлении посетители: знают, черти, что председа- тель души в них не чает. Моргни – хоть куда со свистом побегут! Журить Митьку при пацанах – душа не поворачивалась. Евлампий улыбается, и не понять – чему радуется. Бутора тоже улыбается, а глядит больше на пацанов, чем на председателя. Из- вестил безразлично: – Сам вышагивает! Пацанов будто ветром к окну с лавки перекинуло: – Сюда идет! Сюда! – Потише! – рассердился Фокин. – А то на улицу турну! Митька вошел спокойный, тяжеловатый, апатичный. Увидел прищурен- ный – не то вопросительно, не то неодобрительно – председательский глаз, понял, что тут все всё знают, успокоил коротко: – Улажено! – Не сляжет? – председателя вроде бы вспылить подмывало. – Не должно. – А вдруг? Кто тогда осенью в канинские реки? Садись... Много ли годов про- пущено – не ходили на навагу, а всё – и навыки, и желанье идти туда, – всё поте­ ряно. Кто молодых научит? Сходил бы Маркович в Канин ещё две путины хотя б, да я б ему... – Золотой гвоздь в гроб? – серьезно спросил Митька. – Если хочешь! Работает – будто молится. – Иконе или окладу? – Митька даже не усмехнулся. – Иным лишь бы оклад побогаче, а в середке – хошь доска! – Все?! – у Фокина сквозь опухлость желваки проступили. Митька понял, что не туда нес: – Все. – Со смыслом старик! Не просто рад, что деревню не ликвидировали, но уце- пился за нее и за жизнь обеими руками! И робит, и робит! А кто школяров с самой ранней весны за собой волочит? Куда он их и не свозил! Все, что здешнего сохра- нил, – в них перекладывает. Будто становые якоря в родную землю закапывает! Давно ли на конвертах вместо «деревня» стыдливо писали «село»? А этим ребя- тишкам уже стыдно, если хоть одной пожни названия не знают! Верно, ребята? Думаешь, не Михайлова работа?! А взгляд Фокина, внимательный и быстрый, всё на пацанов: мол, трогает ли их, что он говорит. – Ясно, – ответил Митька миролюбиво. – А фельдшерица как? Митька вдруг смутился, спросил грубовато: – При чем фельдшерица? И ещё больше смутился оттого, что по-своему председателя понял. Ответил, глядя в сторону: – Отойдет... Говорят, впокатушку хохотала на почте... Председатель наконец-таки позволил себе улыбнуться: – Отчего закинуло? – Не сказал бы, что закинуло... А так... жизнь как заведенные часы – одно и то же, одно и то же... Поговорить пришёл. Так вот и намекнул Митька, что всё ещё ждет, заждался своего часа: не пора ли, мол, председателю в море его послать? – Потолковать надо, – согласился председатель. – Но – давай до послепразд- ников! – Годится. 5 Тридцать первого, возвращаясь с угора, Митька глянул на часы: начало треть- его... Подумал, поднимаясь на вышку: «Меньше суток в Шестьденьговой Щелье быть осталось...» А отличная у него здесь вышка – высокая, квадратная, пустоватая. И комна- тища громадная, и окна – на три стороны. Хорошо тут. Да вот пожить в ней уда- лось не ахти. Так и не узнает, ладно ли она зимой тепло хранит: окон-то все-таки многовато. Но сейчас-то, летом, – и светло, и чисто, и тот же простор, как на улице. И – высоко! Немало хороших комнат можно было снять в Шестьденьговой Щелье, а для холостого – чуть ли не в каждом доме место нашлось бы, но выбрал Митька именно эту – просторную и радостную. Правда, лестница, как из сеней поднимать- ся, узка и крута – что трап судовой, отвесна почти. Но люк над лестницей вообще закрыть можно да поветью ходить. Пришлось бы, правда, по повети доски до во- рот кинуть, а то очень уж ветха поветь; прежде чем ступить, ногой попробуй. Когда соглашался на эту комнату, он, кажется, ни о чем не думал, кроме как о крыше над головой. Для себя только. Когда же вошел он сюда впервые как жилец, какое-то неуловимое чувство – может быть, даже не чувство, а что-то ещё более зыбкое, более неощутимое, вро- де бы какая-то надежда, а может быть, даже лишь предчувствие надежды неясно брезжило и колыхалось в нем. И сразу, едва вошел, – будто дополнительный свет какой-то на всем и от всего. Именно это самое: не то чувство, не то свет – уже не один месяц покоя Митьку лишало, и комната у Харьезы очень уж сродни оказа- лась его состоянию, проявила то, что теплилось в Митьке, – тем же светом при- поднятая, тем же предчувствием радости пронизанная... И вот тогда, в тот самый первый раз, Митька, не поставив ещё чемодан, по- думал: «Когда она по-своему устраивать здесь будет, пусть устраивает, как захо- чет. Надо только свет не загораживать – занавесок на окна не вешать, чтоб только на зыбке – шторочка». Мысль эта мелькнула, и то далеко, не на первом плане, но он поймал её и запомнил. Хотел было за обычной усмешечкой скрыться, спросил хитро: «Кто – она?», но себя обмануть, если ты натура тертая, трудно, и он посерьезнел тогда, представил, как войдет сюда она, Валюха Опарина. Он видел уже, как она в клубе перед танцами раздевается, и уже не трудно было вообразить явственно, как она