Маслов, В. С. Собрание сочинений. В 4 т. Т. 1 / Виталий Маслов ; [сост. В. У. Маслова ; ред. Н. Г. Емельянова]. - Мурманск : Дроздов-на-Мурмане, 2016. - 527 с. : ил., портр.

148 149 Виталий Маслов Круговая порука Инашел же старик слова! Бред какой-то. Ничего не понятноМитьке, а не по себе стало. Будто бы слова этот хромой черт из Митькиной души с кровью вытаскивал. – Почему всему? Почему – конец?! – второй раз за вечер крикнул Митька. Старик будто и не слышал. – В церквах, – продолжал он свою какую-то мысль, – уставы меняют, а мы – живы люди. Нам думать и о том, что до нас и что после. Судили-рядили, звать – не звать. Положили: звать! Завтра, окол этого времени, перед малой водой, ко мне явишься. А от меня – куда нать... И не сказывать никому! И другим тоном, тихо, но сурово: – Да чтобы трезв! Слова о трезвости Митьку на землю опустили. Усмехнулся: – Секта? Михаил Маркович не обиделся. Или виду не подал. Повторил холодно, почти жестко: – Никому! Тут – не бог, тут – выше! А о святом только на росстанях говорят, но не на перекрестках! И ещё жестче, вроде приказа: – Не кривься! Может, и взаправду не дорос... Да не я один решаю... Возьми в голову и запомни: почти сорок годов! До тебя почти сорок годов никого к наше- му делу не призывали!.. И эти сорок – что яма темна! И тебе – первому через ту яму... Дак попостись-ко день! Загляни... Да не загляни, а провались в ту пропасть, куда сорок наших лет провалились! И оттуда, снизу, вглядись-ко во свою звезду: чем жил и чем дальше жить думашь! Может, разглядишь, в котору сторону всем нам карабкаться! Замолчал Михаил Маркович – и сразу будто сменился. Посмотрел на Мить- ку, как вначале: забота о Митьке и тревога. И не смог Митька твердости, кости в своей душе найти, чтобы теплую эту заботу стряхнуть... «Завтра, перед малой», – повторил он про себя, будто пароль запоминал. К тому, что в тюрьму ехать, Митька относился спокойно. А вот слова стариков- ские... Сперва-то было обычное, почти болтливое «судили-рядили», «звать –не звать»... А потом как стал жару поддавать, будто подменили человека, будто вмиг старчество свое на сторону отринул: «Провались! Вглядись! Чемжил?! Как жить? Звезды!» «О каком смысле? О каком смысле?! – в тон Михайловым словам спрашивал, горяча себя, Митька. – О смысле жизни?! Ему ли, развалине, об этом? Ему бы брагу хлестать да кишки терять! И что за таинственность? Что за сторожкость?» Может, если бы не знал Митька, что ему через день – в тюрьму, его бы и не взволновала эта встреча с Михайлом Марковичем столь сильно. Но в том-то и дело, что уже бумагу через правление колхозное прислали: первого лететь утрен- ним рейсом, с милицией встречаться. От этого запросто не отмахнешься... И если б кто видел, как его, Митьку, родного, с места на место после разговора с Михаилом Марковичем запокидывало! «На кой же черт за душу-то меня дергать?!» – в который раз спрашивал он себя, мечась на Харьезиной вышке. Конечно, не страшила его ни таинственность никакая, никакая сторожкость. Но что это?! – «Сорок лет», «Отцово звено из цепи выпало», «Крутодресвянская жила оборвалась»... – Отца-то начто трясти? Мне ли с ним рядом вставать, арестанту проклято- му?! – так шептал Митька и всю ночь после разговора с Михаилом Марковичем не прислонился, не привалился. Книги по лавкам раскидал – которые с собой взять в Мезень, которые тут бросить. Да так и не разобрал до конца... З На следующий день, тридцать первого августа, с вышки своей скатился позд- но, к полудню. Пошел к угору, к правлению колхозному, хотел в колхозную гостиницу загля- нуть, где сейчас приезжие строители живут, где сам первые месяцы жил. Гостини­ ца с правлением – через сени, на одной уборщице, на Харьезе. Не заглянул. Прошел мимо, к обрыву, к самому краю, и понял, со злостью на себя, что не в общежитие и шел, а вылетел на угор – на реку лишний раз взгля­ нуть: Валюха не вернулась ли? – Взяла моду, – в сердцах бормотал Митька. – Замок – на медпункт, и – граб- ли в руки... Вот ещё тоже – неустройство-то моё несусветное! Надо же: на угор сре­ ди бела дня бегать начал, дроленьку поджидаючи! Да если б дроленьку... Я что – фельдшериц не видал? Так где же смысл?! Чем жил и чем вперед жить? Хоть глаза прогляди, – нет, никто из реки не спускается! «И угор-то чертов – не угор, а низенький приступок! – злился Митька. – Не то что в Дресве. Там, как выйдешь, – лишь бы глаз хватил! На полной воде через три пожни посудину увидишь!» Оставалось одно – к себе на вышку поворачивать. А в правление заглянуть тянуло. Тянуло. Но и на люди не хотелось, да и уви- деть снова то, что сразу же, едва он оказался в Щелье, душу всколыхнуло, Мить- ка сейчас боялся, – и без того сегодня не на месте душа. К чему тянуло, того и боялся. Там, в полупустой правленческой комнате, такой светлой и звонкой, в той единственной, где со стены, с графиков рыбодобычи поглядывает клюзом, будто глазом, мечта жизни – заветная «Лахудра»... Нет! Мимо! «График глубьевого лова»... Да, это была музыка, это была музыка! Вот с нее-то и начался Митькин путь и в Шестьденьгову Щелью, а может быть, и в тюрьму. С этой проклятой музыки, которая и доЩельи десять лет в ушах звенела: «Глубьевой лов!» «СРТ – средний рыболовный траулер!» Вот из-за чего, вот из-за какой музыки десять лет Митька ничего не видел, не слышал, вот из-за чего он с работы на работу, от одной конторы к другой метался. «График глубьевого лова». Во всю стену! И ворвалась эта музыка в душу! Да так, что дышать невозможно стало... «Крутая Дресва моя – это не вся родина, – отвечал он на слабые угрызения совести, которые всплывали порой, как отзвук того, чем до сих пор жил. – Вер- но ведь?! Это только порог родины, её устье, родное устье, из которого уходят и в которое возвращаются. Устье! Верно? А устье, через которое в море ухо- дят, – что устье печи. Не зря тоже зовут устьем и не зря говорят – в огонь-воду. И в огонь – через устье, и в море – через устье... Море манит причастного челове- ка, как живой огонь. Так уж устроен человек: чтобы ощутить себя, надо пройти че-