Маслов, В. С. Собрание сочинений. В 4 т. Т. 1 / Виталий Маслов ; [сост. В. У. Маслова ; ред. Н. Г. Емельянова]. - Мурманск : Дроздов-на-Мурмане, 2016. - 527 с. : ил., портр.

138 139 Виталий Маслов Синяки Митьки-Футштока поудобнее в санях. Лошадь отдохнула мало, путь предстоял нелегкий, и подгонять её было бессмысленно. Отпустил вожжи. О многом он передумал в ту ночь, лежа под родимым небом, посреди роди- мой синеватой пустыни. Ох, о многом... О стариках, от которых только что уехал, о себе, о девушке позавчерашней и о драке, и вдруг всплыли слова материны... Были они сказаны через несколько дней после свадьбы-похорон. Мать эти несколько дней ходила не то чтобы туча тучей, как, в общем-то, не раз раньше бывало, а будто бы в море затяжной шторм, и кто-то из дорогих там, в море, на карбасе не то штормует ещё, не то... Караул кричать рано, но думы неотрывно и сосредоточенно – всё об одном... – Не надо ли, – сказала мать, – на это дело со стороны глянуть – попроще да пошире? Смириться не надо ли? Разве Россия намного обеднеет оттого, что на Дресву, а то и на всё Поморье рукой махнем? Может, даже богаче станет – рас- ходов меньше. Все равно и Дресва, и Поморье, особенно здешняя часть, – только задворки, старые да непотребные. Но не надо ли тут и сторожкими быть? Когда скот в колхоз свели, стали великие наши дома лишними: к чему повети да хлевы, если в них уже не сеном, а тленом пахнет? Ведь одну только крышу над всем этим содержать – забот не оберешься. Вот и повелась мода будто поветрие: перепилят дом, двор по самые сени сворочают да зашьют по срезу чем попало, и стоит изба с горницей на подызбицах – поперек шире, чем вдоль, будто человек скокурыженный – ног не видно, а зад голый. А через год-два столько нечисти-чер- тополоха на месте двора черную голову поднимет, что надумай строиться тут за- ново – повоевать прежде приведется. Потом народ редеть стал. «Какая, говорят, неволя заставляет на двух человек две-три комнаты ото- плять, дрова переводить? Все житье в одну избу сволочат, и всякой всячины собе- рется в куче-то, будто у кулаков. Двери боковые заколотят-законопатят, горницу вместе с одной подызбицей на дрова раскатают, и стоит дом не дом – пенек захи- релый, добром набитый. И которы деревни первыми до конца опилились – тех первых и след простыл. Никакое добро не спасло. Да и шут с ними – со дворами да горницами, всё равно больше не потребуются! А вот с ума ли мы это делаем – старое русское Поморье из-под крыши вы- кинуть торопимся? Пускай и задворки... Кто знает, что впереди стрястись может, всякое бывало. Тут опилить-то, пожалуй, легче, чем дом: большой головы иметь не надо, и помощников в этом деле сколько хошь найдется... Только не дошло бы до пенечков дело. И не с нас уж, а с вас спросится... Ворочается Митька в санях, и так привалится, и этак, а места найти не может. Нет, не сумела на этот раз мать до точки добраться. Где-то что-то не сходится. Разбередила только. Да и то сказать: это ведь сложней, чем за очередной перепой выстыдить... Но, может, в том права она, что шире смотреть надо? Может, и вправду – кому они нужны, все наши мезени и пинеги? Охватить по Архангельску, как по сеням, да и гора с плеч: всего-то навсего, может, по десятку тысяч насчитается населения. Может, наши боли да заботы со стороны-то и видеть смешно. Может, и решено всё уже!.. А что? И давно, может, решено. Иначе отчего бы с самых пеленок такая раз- ница? Наши ребята, хоть разбейся, дальше четвертого класса – ни перед войной, ни после войны лет десять – ни один почти не смог выучиться: на сторону без денег не отправишь. Это потом уж через курсы, да через ФЗО, да кто как в люди выбивались. А в соседней деревне – и всего-то между нами какую-то воображае- мую линию провели, там уже не район, а округ – у них в это время на всем готовом до десяти классов учили. Там – все, тут – ничего... Я Веньку-брата не помню. В со- роковом, вскоре после гибели отца, мать отправила его туда в пятый класс – учи- тель посоветовал, круглый отличник был. Поселился Венька в интернате вместе с ненцами, довольнехонек, – чуть не четверть проучился. Да спохватились там, что чужой у них, и выгнали по распуте домой. Одиннадцати-то годов, голодный да раздетый, прополз он эти полсотни километров по тундре, так и на ноги не су- мели поставить – девятого ноября умер. С четырьмя классами. В том, что выгнали не вовремя, – это здешних вина, а в остальном? Может, действительно дело тут не в колесе истории, а в том колесе, которое Артюга имел в виду, и, может, ещё тог- да Артюгино-то колесо вовсю уже толкали? Может, действительно кто-то шире смотрел... В начале войны, пока первых мужиков-калек с фронта не привезли, довелось матери быть председателем в дресвянском колхозе. Это про нее спели тогда: Бабы-девки, план давайте, Председатель поседател. А может, мать ещё до войны поседела?.. И вздрогнул – нет, аж подкинуло его в санях, – и оглянулся он растерянно и беспомощно оттого, что будто вдруг высветило мать позавчерашнюю – как вы- летела она на крыльцо и как окатил он её своим выдохом-храпом: – Уйди, мати!.. Ножики! Перемигиваются звезды. На синем снегу едва заметные разноцветные ис- корки вспыхивают. Не скрипит, а шуршит, шепчет о чем-то сухой снег под по- лозьями... Вместе с матерью да с детством бабка вспомнилась, и – стыдно! – наверну- лись слезы, когда зазвучала будто бы наяву незамысловатая бабкина песня: Когда вырастешь большой, Будешь рыбку ловить... И тут же: – Но, баба! Почему тата в море пошёл? Ведь знал, что дедо потонул! – Спи... Супротив, Митюшка, не встанешь... Так уж заведено: жёнки маются, а девки замуж пихаются. «Ох, баба, баба! – ворочаетсяМитька. –Не от тебя бы это услышать, не так бы, может, в душу запало...» Звезды помутнели и исчезли не от зари утренней, а облака небо закрыли. Мороз полегчал, но не настолько, чтобы снег за санями потянулся, и на рассвете без каких-либо приключений Митька подъехал ко Крутой Дресве. Привязал ло- шадь к остаткам изгороди, оберегавшей в свое время колхозный пахотный гектар, и, сняв шапку, пошёл по неглубокой свежей тропке на кладбище. Если говорить строго, то тут – между зимником и ручьем – было не одно, а два кладбища: нижнее – для всех, естественной смертью на твердой земле умер- ших, и верхнее – для тех, кого вернуло людям море. Между нижним и верхним