Маслов, В. С. Собрание сочинений. В 4 т. Т. 1 / Виталий Маслов ; [сост. В. У. Маслова ; ред. Н. Г. Емельянова]. - Мурманск : Дроздов-на-Мурмане, 2016. - 527 с. : ил., портр.

130 131 Виталий Маслов Синяки Митьки-Футштока Митька в ответ лишь синей щекой напряженно дернул, изображая приветли- вость. Пассажиры засмеялись: – Не врут, что одного-то – в больницу? – Небось на старуху в суд подавать станут! – Это ладно, что мати привелась. А то – далеко ли до беды... Легко сказать – пятеро? Двое худых одного хорошего вяжут. Из автобуса Митька выскочил у совхозной конторы. Мерзлые ступеньки про- скрипели – аж дрожь по коже. – Коня до Дресвы, – сказал он хозяину кабинета через голый, совершенно пустой стол. – За мой счет. Хозяин был мужик свой, добрый, как, впрочем, и всё совхозное начальство. Он с интересом оглядел Митькины синяки, улыбнулся: – Четыре двадцать – сутки. Митька приподнял брови. – Это раньше мы тебе давали по два шестьдесят, – пояснил хозяин кабине- та. – А ушел из совхоза – гони четыре двадцать. – Деньги – когда приеду, – согласился Митька. – Добро. Корм твой. А в общем-то, в лугу мимо сена поедешь. Разрешаю из любого зарода нашиньгать. И уже вдогонку крикнул: – Да смотри коню ног не сломай на реках! Не расплатишься! К родной Крутой Дресве Митька-Футшток не был равнодушен никогда, но с позапрошлого года он чувствовал себя так, будто его физически привязали к ней, и уже ни на час даже усилием воли не мог заставить себя не думать о её судьбе. Позапрошлогодней осенью во время свадьбы, устроенной в пустой деревне земля- ком-капитаном, дресвянские мужики по пьяному делу решили колхоз свой крутод- ресвянский восстановить, а за опустение деревни вину дружно взвалили на того, кто под рукой оказался, – на бывшего председателя сельсоветаМариюПавловскую. Павловская повесилась после этого, и Митька не без основания считал, что именно его, Футштокова, глотка больше других глоток была в том повинна. После беды с Павловской стал Митька сам не свой, и чем дальше, тем неу- ютнее ему становилось. Какое-то неотвязное, липкое ощущение своей поганости да еще сознание, что надежды для Крутой Дресвы нет уже никакой, буквально вы- матывали его, сделали со временем и однотонную работу на подвозке силоса, и од- нообразную полугородскую жизнь невыносимой, и плюнул он на свою гордость, пошёл снова к столбовикам проситься, хотя и ушел оттуда в свое время по-фут- штоковски, не без скандала. Может быть, он надеялся забыться в многодневных бездорожных, а в общем-то тоже однообразных походах, а может быть, потому, что на этой работе он мог хоть иногда заглянуть в Крутую Дресву, побродить по обез- доленному родительскому дому – единственной памяти об отце. Самого отца он не помнил. – Баба, – тревожно спрашивал он ребенком у отцовой матери, расширив в темноте глаза и слушая, как рушится на берег осеннее море, – почему это тата – потонул, дедо – потонул?.. Бабка прижимала его к себе и как-то удивительно, будто богу молилась, шеп- тала: – Спи... Тем живем: ' ото льду да д ' ольду, что чайки – на воде. А морё-то, парни- чок, жидко... – И начинала она напевать, словно сказку сказывать: Когда вырастешь большой, Будешь рыбку ловить, Будешь рыбку ловить – Бабу с мамой кормить... За последние годы, за последние два года, он уже привык все факты, все повороты жизни привязывать к Крутой Дресве: реально или нереально её воз- рождение, логична или нелогична смерть Павловской? Не замечая того, он всё дальше уходил от прежней неколебимой уверенности, что Крутая Дресва будет жить. Вот и сегодня, оставив позади Мезень и направив лошадь по тракторной колее, протянутой между расставленных в лугу зародов, он вдруг вспомнил: «В начале лета бригаду сенокосную вот тут встретил. Машинную. Всего шесть человек. «Что? – ору. – Шестеро – на всю пожню?!» Остановились перекурить вместе. «Смех! – продолжаю. – Прошлое лето шестьдесят человек плюс интел- лигенция – и то до снегу не управились!» А через месяц здесь же проходил – за- родов стояло чаще, чем домов в деревне: густые, хотя и суховатые, вымахали сей год травы». И одновременно, но только где-то в другом плане – невеселые мысли: «На многие ли дресвянские пожни такие, как в этой бригаде, машины загонишь?.. А с конной косьбой-греблей разве вытянешь хотя бы на нынешний мезенский за- работок? Да ведь и этим-то заработком ребята из бригады не очень довольны». Отъехав по колее километров десяток, надергал сена из зарода – полные ро- звальни. От этого зарода колея уклонялась влево и бежала туда, где далеко впе- реди дымился залив за синими ивняками, а Митька повернул вправо, к темнею- щему невдалеке высокому коренному берегу. Лошадь сошла с накатанной дороги нехотя, но, почувствовав под ногой твердь, и тут побежала весело – по заметенной, чуть приметной ложбинке, среди камышей и кустарников. Этой ложбинкой начи- нался многовековой зимник, ведший когда-то в Крутую Дресву и дальше: к севе- ру – на Канин и к востоку – в сторону Пустозерска. Но последние годы зимник даже до Крутой Дресвы не торился, а если кто и проезжал им раза три-четыре за зиму, то вовсе не потому, что старая дорога облегчала нелегкое путешествие, а лишь из привычки коренных дресвян к этому зимнику. Рысью подкатив ко глубокому распадку, которым дорога круто поднима- лась на материковое верхнее болото, Митька оглядел распадок и присвистнул: «Тпру-у!» Среди разлапистых черных елей блестели и извивались по дну распадка во всю ширину полузаросшей дороги совершенно бесснежные горбатые наледи. Такова уж осень в семьдесят втором году была, что Мезень грязи не видывала, что морозы в два дня поставили реки, на сырых местах таких вот наледей навы- жимали, а земля, едва припорошенная, гулко дончала под ногами, будто железная палуба на пустом судне. – Представляю, что наверху деется! – вслух заключил Митька. – Не далеко ты, Сивка, ускачешь! Оттянув сани на сторону, развернул лошадь и, добравшись снова до трактор- ной колеи, рысью поехал к заливу. Слева и впереди лежали Поливы – довольно широкое и длинное пространство, окаймленное редким высоким кустарником.