Маслов, В. С. Собрание сочинений. В 4 т. Т. 1 / Виталий Маслов ; [сост. В. У. Маслова ; ред. Н. Г. Емельянова]. - Мурманск : Дроздов-на-Мурмане, 2016. - 527 с. : ил., портр.

124 125 Виталий Маслов Из деревни Фёдор уехал одиннадцати лет, учился в разных школах и учили- щах, обычных и морских, низших и высших, от Мезени до Ленинграда... И акаде- мию тоже кончил. Вскоре после войны ему в числе других присудили высокую премию за конструкцию подводного аппарата. Но тут получился срыв, и он был резко по- нижен в звании и должности. Потом – новый, не очень веселый рост по службе, но в далеком от прежних интересов направлении. Наконец – пенсия. И вот он мирно и скромно читает лекции в мореходном училище, отдавая всего себя не этой работе, а старому, с молодости, увлечению – поиску книг о корабелах и кораблях. Глядит со стены великолепная акварель – вид Петропавловской крепости со множеством парусных судов на первом плане, лежит на столе, на новеньком «Сло- ве о полку Игореве», допотопное издание «Двинской летописи», а рядом – доро- гие своей неожиданностью, только что купленные рисунки русских судов шест- надцатого века из сочинений Геррита де Фера. И странно – Фёдор никак не может отделаться от впечатления, что и древнее «Слово», и «Летопись», и даже наглухо забытый иноземный путешественник бо- лее близки ему по времени и по интересам, чем рассуждения сидящего перед ним отца. Услышав про нужник, невесело, едва заметно усмехнулся. А у отца всё ещё, видно, душа болела, и отец тут же заметил усмешку: – Зря зубы-то скалишь. – По-твоему, мы и вправду похожи на Едому? – добродушно поинтересовал- ся сын. – Грязищи вроде нету, – хмуро отозвался отец. – Но сегодняшний вечер возьми! Как было не перепиться, ежели водку пьют, в рюмку глядят да только и похвальбы, что выпивкой, только и говори, что про водку. И прежде в святых не ходили, дак хоть весело было – плясали да пели! А теперь им, вишь, деревенски песни стеснительно петь, а городских не знают! Чем не Едома? Только что собаки костьем под столом не хрупают! В том, гляжу, и город, что тряпок поболе, да шкап со стеклами вместо домашнего наблюдника настенного, да гривы у всех баб одним цветом, да робят одним числом носят, да в нужнике... – Дался же он тебе! – почти в отчаянии воскликнул Фёдор. Старик брезгливо поморщился: – Нашли чего из-за кордону волокчи! – Разглядел, что закордонный... Но ведь в этом, тата, нет ничего предосуди- тельного. И напрасно ты расстроил себя. Прости Антиоха! – А чего его прощать? Жалко мне его! Дома он человек был. Ерестливой и не шибко, может, умен, но все-то было у него по-своему! Все время жил – буд- то на буеве! 1 В чем, в чем, но хоть в драке да первым был! А спорить! Слыша- ли, как он с завода через Мезенску губу – вплавь?! Лед уж несло. «На спор! – орет. – Переплыву!» Думали, струсит, а не струсит – потонет. А Антиох – он Антиох! Присадил-таки вплавь под деревню! Да ведь, арестантина, и четвер- тинку с собой приплавил. Выполз на берег – хрясть кулаком по донышку!.. А робить!.. – в голосе Евстафия Евлампиевича вместо обиды вдруг торжество, и гордость, и даже азарт неожиданно проступили, будто продолжал он с кем-то давний ярый спор. – Помню, на пожне столь куча велика – конь с остановками к зароду тянет, а Антиох всадит со всего маху вилы в ту кучу, вздынет – себя 1 Высокое, открытое ветрам место. из-под сена не видно, хватанет воздуху и – ух! – на зароде куча! Не великан, а робит – со стороны озорко, с опаской глядишь! Человек он был – Антиох про- клятушшой! Человек! И поишши другого такого на всем берегу! – Знаешь, тата, – засмеялся Фёдор весело, – он рассказывал вчера, что боль- ше всего не любил сено метать с тобой на пару. Старик аж осел, потемнел, недоверчиво поглядел на сына. – Да-да! С председателем, говорит, мечешь – чуть разойдешься, уже слы- шишь: «Покурим!» А с Евстафьем, говорит, как возьмешься за вилы, так чуть ли не с полверсты зарод нахлопаешь – не передохнешь. Напарник только лишь по- крякивает с другой стороны. Во рту уж пересохнет, колени дрожат (это у Анти- оха-то!), а он, Естиха, где-нибудь уж перед самым обедом высунет из-за зарода куделю свою седую: «Покурить-то, парень, не хошь?..» Довольный, смущенный, старик сощурил глаза: – Я же говорю: Антиох – он Антиох и есть! – Серьезно добавил: – А здесь он – как все, как картошина в мешке. Чего нашел? Да и все-то, кто разом-скопом из деревни?.. – Тебя я понял. Но и ты постарайся понять. Для меня, тата, важно, чтобы утром – газета свежая, чтобы книга необходимая, чтобы встречи с такими, как я, – коллегами по профессии, по интересам, чтобы, в конце концов, – театр! Мне уж нельзя без города. Ведь город существует совсем не потому, что выдумал его кто-то. Евстафий Евлампиевич поглядел на книги, на сына, глотнул холодного кофе, повторил тихо: – Театр... – И неожиданно вновь загорячился: – Театр! Воно вечор гостьюшка одна тоже раз десять ввернула на всё застолье: «Театр!.. В театр!.. В театре!..» Мо- жет, и ей, старухе, без театру житья нету?! Она, эта гостьюшка, в том году, когда иконами печки топили, выписала журнал на незнакомом языке. Ничего не пони- мат, а: «Воно, говорит, по-каковски люди-то пишут! Не то что мы!» По манерам, дак и театр для ей – что тот журнал. Одно слово – к в а ш н е ! – Что, что? – Фёдору показалось, что он уже когда-то слышал это слово, про- изнесенное с таким пренебрежением. – То!.. Бывало, до колхоза ещё, ещё лоцмана не казенны были, приехал ей- ный отец с компаньей лоцманов и, когда гости завеселели, повел их на посиделки. «Смотрите! – шумит на всю поветь. – Воно большая-то, в белом-то квашне – моя дочи!» Лоцмана чуть не повалились. «В чем?» – переспрашивают. «В квашне-то, в белом-то – дочи моя!» – «А почему, – интересуются, – белое-то кашне поверх шубы завязано?» Из-за того вечор никто и не прихватился к ейным словам – знают, для чего ей, глупой, театр. Стань она умной – разве надумала бы на старости лет имя ме- нять? Александра – не фасонисто. Кличь Диной!.. Дина Перпертуевна! Плюнуть жалко... Молодые меняют – и то неловко как-то, все-таки отцом имя дано, а тут – старуха, прости господи!.. Да и твой-то сын сейгод... Бабка ему: «Димитрей, Дмит- рий, Дим ' итреюшко, Митя, Митька, Митенька, Мит ' юшка, М ’ итюшка, Митюха...» А он: «Димой меня зовут!» Фёдор рассмеялся: – Это – тоже Едома? – Нет. Театр. – И опять тебя понял, тата. И подковырку насчет театра принимаю. Может быть, действительно тут есть что-то от Едомы...