Маслов, В. С. Собрание сочинений. В 4 т. Т. 1 / Виталий Маслов ; [сост. В. У. Маслова ; ред. Н. Г. Емельянова]. - Мурманск : Дроздов-на-Мурмане, 2016. - 527 с. : ил., портр.

118 119 Виталий Маслов С широченного, из четырех торцов, пня, оставшегося на месте свороченного дома, поднялся и пошёл Фомичу навстречу Евгений Степанович. – Вечор прикатил! – донесся до Ивана бодрый голос Фомича. – Внук уго- ворил отца с матерью: давайте, говорит, съезжу вырву картошку, пока каникулы! Поедем, говорит, дедо! Вот... Ты-то, Еня, отправлялся – с тобой я не решился, а со внуком... Тут дело свое, на свадьбу не завязано, да и одного-то парня, на погоду глядя, отпускать... «Я не ломливой, – отвечаю, – я сговорчивой!» И ладно сделал: вишь, сегодня какой взводень на лещади-то гулят!.. Вечор уж по-худому запобра- сывало. Середи-то губы такой пролетел бурак, такой вихорь – на попа карбас ста- вило. Тут только бы призамешкайся!.. Внук – над мотором, я – на руле... – На свадьбу-то что не пришёл взглянуть? – Приди, дак не выпустят ведь! А какой из меня, из развалины, свадебщик?! Дошел было до взвозу-то, добрел! Вовсю плясали! Подумал: что-то с домом ста- нется? Какой-то год у сёмжан Аввакум женился, дак, веришь-нет, так дом растряс- ли – привелось уходить из него на зиму... – Не равняй, парень! У Аввакумка родни-то втрое!.. А не зашел-то ты зря! Ох как приняли-то бы! И я ведь тоже по годам-то к тебе ближе, чем к женихам. Ан нет! От человеческого от всего от самого расхорошего да отказываться раньше времени – последнее дело! По мне, хоть и сзади – лишь бы в добром стаде! Пологие длинные волны медленно катятся с моря. У Дресвяной Горы, за устьем Дресвянки, вырастают на них белые гребни. Касаясь подошвами ле- щади, водяные валы становятся круче, летят вперед быстрее и, наконец, где-то на половине лещади опрокидываются гребнями вниз. И перевалы взлохмаченной пены, влекущие с собой бревна, спутанные сети, куски не успевшего обкататься гранита, глухо бьют в обрыв, обдавая и Ивана, и угол дома соленой моросью. Слева от Ивана на бревнах, брошенных вдоль поленниц, непохмелившиеся земляки над обрывом молчат. Сосредоточенные, сумрачные. Подставили свежему ветру тяжелые головы. Похоже было, что шторм разыгрался не на шутку. Разъедутся ли сегодня свадебщики по своим городам и поселкам?.. Все зависело от того, насколько серьезен шторм, и ещё более – с какой сторо- ны зайдет ветер. Вздохнул Иван. Кончилась свадьба. 1971 ' Едома – Ты, Антиох, брось! – вдруг взъяренно сверкнул в полутьме глазищами и вскинул лохматые брови Евстафий Евлампиевич. И так при этом зажал в кулак рубаху на старой своей груди, словно хотел Антиох в душу к нему залезть. – Сам- то ты далеко ли ушел?! Сам-то ты!.. Евстафий Евлампиевич только что прилетел в Ленинград к сыну Фёдору. Из дальней деревни, что на северном взморье, прилетел. Когда собирался в дорогу, думал, что, может быть, даже и насовсем уезжает, что вернется лишь затем, чтобы старуху забрать да дымник ведром прикрыть. К его приезду у сына собралось земляков столько – не протолкнуться. А ста- рик устал с дороги, изнервничался и вот – всем на удивленье – едва занес в квар- тиру ноги, сразу схватился с Антиохом. Уж, кажется, вовсе и не из-за чего было. В другом случае ответил бы он Антиоху шуткой, да и делу конец. Только, видно, не до шуток было ему в тот момент... Началось с того, что утром у самого самолетного трапа – уж никак не к ме- сту! – старуха разревелась. – А чего и здесь-то нам с тобой не хвати-и-ило? – причитает, как по мертво- му. – Погости да и речи не заводи насчет переезду-то-о-о!.. Дальше – больше: и о чужой стороне, и о смерти... А чего, спрашивается, вопить, да ещё где не надо! Что они – других хуже? Другие-то уезжают! Много ли других-то во всей нашей деревне осталось? Прикрикнул на бабку тихонько: – Не вопить нать было, а вместях лететь! А то – вишь, на одного старика на- весила. «Сёмужка, – уговаривала, – сижок свежепросольненький, морошечка рде- ленькая...» А я – трясись с има, с твоима палагушками! Хоть бы молчала уж! И без твоего реву на душе моркотно!.. Повернулся в сердцах и затопал тяжело по трапу. А тут проводница из само- лета ручку протянула: – Минуточку, дедушка! И вот стоит он на трапе на самом верху, будто на сцене. С туесами, с сетками, с банками. И высматривает его вся деревня! Уж готов был плюнуть тогда: пропа- ди, мол, всё пропадом! А дальше хотя вроде бы и хорошо всё пошло (в Архангельске банки-склянки перегрузили из самолета в самолет – он и не видел), но только стало его, челове- ка старого, по нужде по малой подпирать. Время же в таких случаях, известно, не идет, а под парусом против ветра ползет. Пока билеты регистрировались, пока посадку объявляли, да пока самолет, на месте стоя, ревел, да пока взлетал... Стонал Евстафий Евлампиевич, но держался. Даже подтрунивать пытался над собой: – Дырявая ты, гнилая ты колодина! Приспичило не вовремя! Видел он, куда в самолете люди ходят, да ведь не пойдешь же туда у столь- ких-то незнакомых баб на виду! В такси зубами уж скрипел. И все-таки сумел не бежать в квартиру, а подняться степенно. И вот – прини- май, старик, насмешку! – Да от кого бы услышать?! – кипятился он. – От Антиоха! Которого, бывало, только что за руку не водил! Которого и промуслу учил, и парусу! Так вот, добравшись наконец до квартиры, направился Евстафий Евлампи- евич в туалет. А там – черт его разберет, что да зачем! – и белее все, чем бабки- ны кастрюли, и синими вензелями разрисовано, и закрыто все, и неведомо, как до нужного места добраться. Да к тому же и свет не включен был, лишь из ванной комнаты немножко подсвечивало. Вот старик и приоткрыл дверь и поманил не- терпеливо пальцем оказавшегося поблизости Антиоха: – Покажь-ко, парень...