Маслов, В. С. Собрание сочинений. В 4 т. Т. 1 / Виталий Маслов ; [сост. В. У. Маслова ; ред. Н. Г. Емельянова]. - Мурманск : Дроздов-на-Мурмане, 2016. - 527 с. : ил., портр.

108 109 Виталий Маслов Свадьба – Но других молодых этот старик побоевитей! – Упрыгал! А я спросить хотел: действительно ли у него – три ордена Сла- вы? – Через порог мимо посторонившегося Евгения Степановича шагнул Са- ша-Капитан, старшина с катера, привезшего свадебщиков. Следом за ним – большой и весь белый Степка Рохлый. Зовут его Рохлым, мо- жет, за веки, розовые, как морошка недозрелая, а может, за тучность и рыхлость – кто знает... Рохлый да Рохлый... Степка уже записан на тральщик. Вошел, налил себе рюмку, выпил, закусил, за табуреткой сходил в переднюю комнату, сел. Сразу видно: деловой да основательный. За Рохлым – младший брат Тихона двухметровый Митька-Футшток. При- слонился к печке – локоть на лежанку. Через плечо – пиджак, поджатый к гру- ди подбородком. Надул губы, исподлобья глядит... Пьян-пьян, а пока про запись в колхоз ни гугу. – Успеется! – сказал он Рохлому, когда тот попытался ускорить дело. Из молодых Митька дольше всех сумел прожить в Крутой Дресве и дольше всех имел тут работу. Был он монтером на столбовой линии: в одну сторону – пол- сотни километров, в другую – семьдесят. Где – столб поправить, где – провод под- нять. Потом отменили монтера (впоследствии выяснилось, что временно отмени- ли) и предложили место наблюдателя метеослужбы. – Не гожусь! Способностей нету облака разгонять! – съязвил он начальнику метеостанции. А тут мать брату Тихону понадобилась: ещё один внук родился. Уехал в Ме- зень и Митька. – Точно! Три Славы! – ответил Тихон Саше-Капитану так гордо, словно не Назар был награжден орденами, а он, Тихон. – Приезжали, от военкомата вроде: «Правда, три?» А Назар им: «Нету ни одного». «Обманул!.. – кричат и называют какого-то мезенского мужика. – Зря сго- нял!» «Сгонял зря, – отвечает Назар, – а не обманул. Потому что с войны мы вместях с ним шли, при всех медяхах. А стал внук значки собирать, дак я и свои ему отдал». Через день – газетчик. А Назар дрова из подгорья носит. Корреспондент: «Написать об вас хочу!» А Назарушко как налетит: «А дров не хошь со мной поворочать? Двенадцать сажон нать на зиму запасти. Чего пятишься?! Может, напишешь, как мы – семеро стариков – по коню свели в колхоз, как потом по двадцати годов в колхозе проробили, а теперь дрова на своем горбу волочим?!» Умеет Назарушко передразнивать – прижал руки к пузе, большими пальцами крутит: «Это вам – не колхоз, это вам – государственная собственность! Отдать об- ратно ничего уже не можем...» Кончил представление, снова на корреспондента: «По уши деревянны! Писать научились, а думать? Написал хоть один писака из архангельских да мезенских о том, что здесь деется? Поскорбели над тем, что выделили нам место, чтобы переселялись, – в Мезени за кладбишшом?! Это для Крутой-то Дресвы!.. Улыбались, когда при закрытьи сельсовета Михайло спро- сил: «Жили до советской власти, пожили при советской, а теперь выходит – после советской?» А улыбаться ли надо было? И разве не горько? Помню, году в тридца- том, когда мы колхозы с радостью и с песнями начинали, получил сосед письмо от сродственника из-под Архангельска. Мол, не хочет в колхоз. Мол, он колхоза не трогает, и пускай колхоз его не трогает. Что всё это – временно. Мол, были староверческие коммуны, православные, парижские, и каких только не было, а – где они? Были и ушли. Потому что, мол, человек – не рыба, не треска, не селед- ка, чтобы ему стадом ходить. Только бы, мол, жил честно и по-трудовому... Уж как мы над письмом смеялись! На дыбы вставали! Мол, контра из-под Архангельска! А теперь до чего дошли? Не той ли контре на мельницу льем? Ведь будто в воду глядел! «Известья» сейгод написали, что зря зорят Поморьё! Поздно, но написа- ли! Москва увидела! А и названо-то в «Известьях» как! Дом помора и корабль по- мора! Вот как! Хошь, покажу? Есть газетка-то, прибрана! А вы?.. Вот разделаюсь с дровами – за вас примусь! Напишу куда положено. Как твоя фамилия?!» – Кончай, Тихон! – с досадой развел руками Валентин. – Писать мне Назара боцманом? – Но ведь и другие старики проситься начнут! – Вообще-то хорошо, что старые поразъехались. Забот меньше будет. Рацио- нальнее, – солидно сказал Степан Рохлый. – Дурак ты, Рохля, – мрачно ответил мужчина в кителе, пришедший вместе с Сашей-Капитаном. – Рассуждаешь как в диспетчерской... Зачем мы воротить- ся сюда хотим? Чтобы забот поменьше да заработок побольше?.. Деньгу в дру- гом месте зашибить можно. Мы сюда – не для дяди, а для себя: свою душу на ме- сто поставить. Чтобы земля, которую Назар вот чистил, не заросла. На заботы едем. А деньгу, даже ту, которая у нас есть, выложить на первых порах придется. За деньгой да беззаботьем с вербованными поезжай. Вон у нас на судах – не ко- манды, а дворы проходные. Явится на судно мореман, отбудет рейс и заявляет: «Хватит моря! На хату под Конотопом заработал!» Мы за то, чтобы дети наши поморами остались, чтобы Дресву не осиротили! – Да, старые люди нужны. Кому иначе с ребятишками нянчиться? – поддер- жал Валентин. – А вот и неверно! – отказался от поддержки мужчина в кителе. – Не для нян- ченья – для воспитанья! Для сохраненья духу поморского! Родина – это не толь- ко земля, это и старики наши. Я вот, парни, думаю о чем. Плаваем мы. Все удоб- ства. А соскучишься за полгода – места не находишь: тесным кажется судно и безлюдным. А ведь у всех у двухсот, что на судне, и работа общая, и место житель- ства... ИКрутая Дресва никогда великой не бывала: как уйдет мужичье на путины – тоже не больше двухсот оставалось. И у этих двухсот общего ещё меньше – лишь место жительства, кажется. Ан нет! И не вздумал никто никогда сказать, что скука его среди этих двухсот заела, что без поездки куда-то жить невмоготу. А почему? Потому, что люди связаны десятками поколений, живших тут до нас... Чего общего между мной и Демидом? Ничего. А деревня знает, что много лет назад его предок не пожалел живота своего, чтобы спасти деда моей бабки. Вместе и погибли. А Назар – отца моего друг. А у Михайлова отца коса из рук вылетела – бабку мою на по- жне засек. А Валькина мать да моя всю жизнь лучшими подругами были. А поклон- ный крест, что у Елизара под окошком, поставлен не только его погибшему брату, но и моему деду. И получается, что не двести человек определяли жизнь деревни, а добрая тысяча... Убери наших бабок, которых и так-то почти не осталось, и лоп-