Маслов, В. С. Собрание сочинений. В 4 т. Т. 3 / Виталий Маслов ; [сост. - В. У. Маслова ; ред. Н. Г. Емельянова]. - Мурманск : Дроздов-на-Мурмане, 2016. - 502 с. : ил., портр.
36 Виталий Маслов и на недопустимую двадцатиметровую. Ни мало ни много - до двухсот пятидесяти тысяч кубов леса (до четверти миллиона!) - таков здесь нормальный зимний запас. А приходит зима - и те же лебедки теми же тросами вырывают, обрушива ют бревна из штабелей и тянут к волокушам, а там уж - по широким, в сажень, и глубоким, в колено, желобам - поперечины-поршни деревянные, насаженные на стальные канаты, толкают впереди себя к теплому бассейну - этакие пробки многобревенчатые заснеженные. В одной из волокуш, не работающих по случаю Евстольиного самоуправства, и отдыхал отец Олега Шестакова - Окреций Кириллович Шестаков. Когда уже подбегали, Олег подождал Алешку и пошел шагом, все медленнее, и наконец остановился. - Что? - спросил Алешка глухо. Олег оглянулся, губа подрагивает: - Я боюсь его... Очень боюсь... Давно. Хорошо, что ты... И попросил - словно сквозь озноб: - Помоги... Алешка потянул его вперед за руку: - А зачем иду? Ну и подумаешь, пьяный! Не видали таких, что ли? Отец лежал во второй волокуше, там, где взгромоздился над нею козловой но вый кран. Сейчас, когда штабели около крана были почти до конца распилены, он, на голом месте, казался непомерно большим - триумфальная арка, да и только... Но сегодня, в мерзлом предвечерье, этот кран - угрюмый, черный, с черной тя желой бухтой кабелей под поперечиной - показался вдруг Селиверстову чуть ли не виселицей громадной. И он настолько явно подумал об этом, что даже вздрог нул и стремглав бросился туда, где надо было искать Олегова отца, - с каким-то неожиданным страшным подозрением. Окся лежал - валенками обледеневшими к подбегавшим ребятам, уткнув шись в борт волокуши лицом. Одна рука - в рукавице шерстяной - под ухом, другою рукою, тоже в рукавице, прикрыл голову сверху. А шапка - посреди во локуши, на ее ледяном отполированном дне, рядом со стальным тросом, которым при работе движется поршень-толкатель. Алешка схватил нахолодавшую шапку, отопружил Оксю от борта на спину и увидел, что тому ничего не сделалось, жив. Посадил и голову шапкой накрыл молча. Посиневший от холода и пьяни Окся по-прежнему прикрывал рукавицами уши, а взгляд его больших бледно-бледно-голубых глаз казался настолько осмыс ленным, что можно было подумать, не вино Оксю свалило, а что-то другое, не ме нее тяжкое: вроде бы от размышлений неподъемных человек обессилел. Взял его Алешка под мышку: - Помогай, Олег! А Олег и вправду боялся отца такого, до леденящего холода в душе боялся. Именно такого. Боялся отцовского осмысленного взгляда, боялся того, что отец порой говорил, что порой творил, глядя о с м ы с л е н н о . . . Такое порой страшное, чего ни один мужик, из тех, кого знал Олег, даже пьяный до бессознательности, не скажет, не сотворит. А еще было больно Олегу, постоянно больно, может быть, и по другой причи не, не самой важной, если глядеть со стороны: никто в поселке давно уже не зовет его отца по имени-отчеству, хотя раньше все уважительно звали, все! А теперь вро де бы и забыли, что он - Окреций Кириллович Шестаков, кличут Оксей. И слово
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTUzNzYz