Маслов, В. С. Проклятой памяти : [роман / Виталий Маслов. - 2-е изд., испр.]. – Мурманск : Мурманское книжное изд-во, 1991. – 229, [1] с.

следовании в областной больнице, приехал Тихон в Ци- гельмен, благо неподалеку, но посидели они на лавке под тополями близ заводского забора с полчаса — слова не обронили. Так кто же теперь для Дмитрия остался здесь — не только в Кокуре, а и во всем районе? Текуса... Те-кусану!.. Повернул лицо к противополож­ ному иллюминатору, отразилось в стекле — строгое, осу­ нувшееся, потемневшее. Нет, Шестьденьгову Щелью уже пролетели, не только реки Шестьденьговки, но и леса шестьденьговского за болотами уже не видать... Текуса. Зазноба одночасная шестьденьговская. Сразу же, едва поняла, что понесла от него, тут же, радостная, оттолк­ нула его от себя решительно. Еще до Митькиной беды, до суда. На его единственную записку из тюрьмы: «Как ты там?» — ответила, ему показалось, чуть ли не с ненави­ стью: «Чтоб никаких писем!..» О том, что сын родился, Митька узнал потом уж, случайно. И записала она сына Николаем Николаевичем, а по фамилии •— Митькиным. Николай Николаевич — это понятно: чтобы тезка покой­ ного председателя колхозного, а вот фамилия... Д а кто подумает, что это — в честь отца-потюремщика! Людей с этой фамилией на Кокуре — что твоих Личутиных, что твоих Ружниковых... Вроде бы как и долг Митьке отдала, но так, чтобы даже и не догадался сын. И еще оставалась для него в краю родном, в той же Шестьденьговой Щелье, та самая Валюха, Антипу сестра, Валюха нецелованная. Ниточка. Настолько тоненькая, что даже самому ему порой неразличимая. Все эти годы она, теплая, к душе его осторожно прикасалась, о жизни напо­ минала. Валя Опарина. А может, — уже и не Опарина. Потому что ниточка та осторожная вдруг как бы капро­ новой стала, — вспыхнула, расплавилась, сбежалась в капельку огненную и... Замуж Валюха выходит!.. И пала та капелька прожигающая в душу. Вот из-за этой-то боли и сорвался он с места, благо и «химия» для него уже кон­ чилась. И ухватив перегоревшую ниточку за кончик горячий, принялся выбирать ее судорожно, память обжигая. Будто к якорю, на родине брошенному, подтянуться хотел... Как к ней на угор от карбаса сенокосного вылетел и в любви, сумасшедший, прилюдно, считай, признался. Как, в тюрьму улетая, не уезжать никуда из Шестьденьговой Щельи просил. А ведь и вправду казалось, что ниточка та была — лишь как память о воле добрая. И вдруг — замуж... Но — стоп! Стоп! Подлетает вертолет! Или, Дмитрий, 14