Мартова, О. А. Ледяной кубик или Прощание с Севером : роман / Ольга Мартова [Изд. 2-е]. – Москва: Ирис групп, 2014. – 418 с.

Грушенька, конечно, как есть, баба и истеричка. То есть, вдоль и поперек и впереди себя на три шага баба и истеричка. Это бы ничего, актриски, они все с истерикой, нельзя им без этого. Выставиться на показ. Смотрите все, как я страдаю. И до чего же я лучше всех! Другие рядом со мной - жалкая подделка, а я - эксклюзив! диамант! летуаль! Да все на свете актеры такие: бабы. Суть профессии - змея, вставшая на хвост. Гюрза перед зеркалом. Хвалите меня, браните меня, только не забывайте моего имени. Эксгибиционизм, граждане, он самый. Но зачем она вырядилась в какой-то подрясник с декольте «по самое не могу», да еще, как боевая подруга дальнобойщиков, в чулки кружевные. Это они так себе представляют русскую красавицу: в рясе, блин, и в ажурных чулочках, блин (и личико как блин). Русалка в ряске - та же, в сущности, Розина из Россини. Тогда бы уж лучше вовсе разделась, даешь эксгибиционизм в натуре. И сплясала бы камаринского. Ламбаду вприсядку, по-русски. В Соборе Парижской Божьей Матери. Не в родном Удыдае, не в шведском Усть-Пердищинске, а в Святом Сердце на острове Сите. Славы мировой хочешь? Получай. Что такое слава мы видели - раздеться и сбацать что-нибудь повеселей на алтаре Христа-Спасителя. И чем корявей спляшешь, чем фальшивей напоешь, тем ты народу ближе. Так тебя поймут скорей. Попы почти что в коме, а ты - в Коми, в женском бараке. И все эмоции хороши, кроме филолетовой. Все статьи хороши, кроме некролога. Костите меня, люди, травите, гнобите, пугайте мною детей - главное, имени моего не забывайте. Но остальные-то, граждане, и вовсе деревянные! Чурки необструганные, неошкуренные. Иван с Алешей - те просто вот, встали столбами, и стояли, как в землю врытые. Публики боятся, в ступор впали. Трясутся внутренне и в зал смотрят с параличом в глазах. Публика - чудище обло, озорно, стозевно и лаяй. Вот лай-то ее и всего страшней: смех ее собачий. Посмеют, осмеют, тяпнут за ногу. Оборжут и сожрут. Помидорами гнилыми закидают! Трясется самодеятельность, и воет со страху. Чисто, волки, только жалобней. Но, коли Бог не дал таланта, что тут попишешь. Тут уж усердствуй, не усердствуй, бейся не бейся, хоть наизнанку вывернись, хоть крокодила съешь, все едино. Все проскочит попусту, все развеется в прах. Такие вот ужасы. Народный театр бывшего колхозного клуба села Кошкодранцы (со щелями в полу и осыпающимся на головы потолком) - и тот, всяко, лучше бы справился. Чего-нибудь поприличней изобразил бы. А бывший Дворец бывшей культуры бывшего Кирова города Кировска - тот вообще всех этих шведов на раз забьет. Коммунисту К., с пионерских лет возлюбившему русскую классику, скушно. Челноку Юшкину, тонкому знатоку и ценителю прекрасного, скушно. Сутенеру Полуэктову, рафинированному эстету, утонченной страдающей душе (хуйю!) скушно и горько. Нравится только киллеру С. Он сидит в первом ряду, среди этого бредового, провалившегося (уже ясно) спектакля среди всей этой бездарной, никому не удавшейся жизни, как настоящая смерть, без грима и декораций. И наслаждается своей эстетической безупречностью. Вот если б самом деле умер папаша Карамазов, он же писатель Т., от профессионального киллерского выстрела - в зале скучающих бы не осталось. А что искусство! Незачем и было этот филологический фак кончать. 29