Мартова, О. А. Ледяной кубик или Прощание с Севером : роман / Ольга Мартова [Изд. 2-е]. – Москва: Ирис групп, 2014. – 418 с.

Дуля, верный его адепт, зимой и летом таскал соломенный шушун, в карманах которого шуршали мыши - забывшись, он иногда совал руку в карман, и они его кусали, пища. На голове он носил собственноручно свитое из пуховых одуванчиков гнездо, одно время даже приютил в нем супружескую пару серых пуночек, помогал им высиживать яйца и пестовать птенцов. У Дули была своя избранная мысль, «мечта мечт». Всем, кто хотел слушать, он доказывал, что люди не должны подло рубить деревья и вытаптывать мох, грубо стрелять птиц и резать оленей, ни даже пакостно прихлопывать комаров. Не то тебя самого, в свой срок, некто вырубит, зарежет и прихлопнет. Смерть, мол, заразна - не убивай и да не убиен будешь. Питался Дуля росою и солнечными лучами; кушал еще воздух. Когда ему сказали, что нехорошо убивать росу и лучи, да и воздух переводить некрасиво - он долго рыдал, как дитя, лежа в люльке, которую сам сплел из утреннего тумана и подвесил под березой. Там его и укусил за ухо энцефалитный клещ, не приняв во внимание заслуги Дули в зеленом движении. Шкатулка пятнадцатая. Хана и Ложкин. Ненец по прозвищу Хана считался в народе крутым - разъезжал по тундре на собственном мамонте. Словечком «хана», по-ненецки означавшим смерть (буквально, «он взял») он обходился во всех случаях жизни. «Хана» означало у него и одобрение, и осуждение, и вообще всякий сильный душевный порыв. Хана был первым, кто принес в Дырдыгирку русскую водку, прозрачную, как день раннего просветления и горькую, как Роукова желчь (желчь чернозубого людоеда Роука считалась в Полунощной Самояди первейшим лекарством, ее употребляли и от зубной скорби, и от «черной немочи» - когда нечем платить за электричество, и его отключают, и от «желтой напасти» - нашествия китайцев-собакоедов). Дед Ханы был потомственным ненецким шаманом «второй высоты» (из тех, кому не западло воскрешать мертвых, но без гарантии) и он обещал передать внуку этот навык, но не успел. Избавляясь от ломоты в костях, дед перепилил самого себя пилой так неудачно, что не смог склеить паучьей слюной две половинки тела, и с ним случилось то самое «хана». Единственное искусство, которым Хана овладел благодаря деду, было искусство снимать с плеч собственную голову и носить ее под мышкой. Это умение помогало ему не напиваться пьяным - в широкую воронку горла он заливал горючий спирт целыми бочками, бывало, ноги не слушались его, но голова, вовремя снятая с плеч оставалась совершенно трезвой, и наутро он всегда точно помнил пьяные откровения собутыльников. Это свойство сделало его ценным сотрудником конторы Фиолетово-Серебристого Блеска, которая и обеспечила агента индивидуальным мамонтом, выпущенном пару тысячелетий назад, но еще крепким и на ходу. Хана ласково называл его Слонушкой (тот был по характеру кроток и неприхотлив), раскидывал на его спине свой залатанный, но крепкий чум и гордо разъезжал по областному центру. Лисенок Ли (то есть, член семьи охотников, поклоняющихся предку-лису и никогда не стрелявших лис) с утра до ночи шнырял по дырам Дырдыгирки, прихватизируя все, что не прибито гвоздями и даже то, что прибито (только поглядит, и пропала вещь) и с ловкостью необычайной заметая следы пушистым хвостом - ни разу не попался ни прокуратуре, ни налоговой. У него было семь разных лиц, для семи вычисленных им видов людей. Перед каждым он являлся таким, каким этот человек хотел его видеть, а каков Римнике на самом деле, не знал никто. Когда у людей заходила речь о нем, они с удивлением обнаруживали, что говорят о семи нисколько не похожих друг на друга субьектах. 114