Мартова, О. А. Ледяной кубик или Прощание с Севером : роман / Ольга Мартова [Изд. 2-е]. – Москва: Ирис групп, 2014. – 418 с.

Однажды, решившись-таки заглянуть под койку, Крестинин налился свекольным соком, захрипел, и со вставанием с колен (тоже символ!) не справился. Что «ученый долгоносик» представлял собой прослушивающее устройство департамента Фиолетово-Серебристого Блеска, об этом бедняга и в смертный час не догадался. Вру, все он знал, чай, в Самояди родился. Знал, но боялся сильно. Лучше бы наплевал, и жил, как в голову придет. Кстати, если на жучков плюешь, то они чахнут и дохнут. Шкатулка двенадцатая. Фома неверующий. Наконец, семидесятилетний житель заполярной Дундуклеи, зачинатель и ревнитель местного краеведения Петр Петрович Фомин (прозванный коллегами Фомою неверующим, за привычку подвергать решительно все сомнению), казалось бы, мало подходил на роль Казановы. Тем не менее, с некоторых пор его всюду стала преследовать баба. И даже - Баба. Из себя еще не старая, одета она была лишь в самоедский живодерный тулуп, из-под которого снизу торчали кривые малинового цвета, словно ошпаренные, ноги, а сверху - лупоглазая голова на малиновой же, пупырчатой шее. Страхолюда стерегла краеведа у трактирной стойки, где он имел обыкновение опрокинуть, после целого дня кабального рытья в книгах, шкалик-другой текилы, вваливалась на заседания областного географического общества, пряталась за обветшавшими стеллажами в публичной библиотеке и за траченном молью чучелом белого медведя в музее Архангельского морского пароходства; вечерами шлялась туда- сюда, шаркая грубыми пятками, по чердаку фоминского дома, не давая ученому заснуть. Едва завидев Петра Петровича где-нибудь в проулке, тварь с визгом кидалась ему на шею, щекотала под мышками, заставляла плясать в паре с ней какой-то разухабистую, скандальную ламбаду. Фома неверующий пробовал, последовательно, посыпать ее крепким шкиперским табаком, окуривать ладаном и давать леща по пупырчатой шее - все напрасно. Неоднократно он, изловив монстра за вихры, с наслаждением топил кошмар в колодце, на задворках своего старого бревенчатого дома. Но живучая тварь выбиралась из склизкого сруба, отфыркивалась, и на следующий день, как ни в чем не бывало, являлась вновь. Прошла не одна неделя этой каторги, когда Петрович, внезапно прозрев (после третьей уж за вечер текилы), уразумел, что удостоен в «предметы» не срамной слободской мамзелью, отнюдь! А не более, не менее как самой богиней по имени Уда, Афродитой вульгарис самоедского языческого пантеона, у которой на крючке перебывало мужское население всех двенадцати погостов Самояди. Возвестив о феномене сем во всеуслышанье, в трактире «Шняка», ученый муж был подвергнут осмеянию собутыльниками. Мало того, не внявший людскому суду, был он взят на заметку агентурой архангельской конторы Фиолетово-Серебристого Блеска, в лице филера Мамлеева, донесшего по начальству об ученых странностях, имеющих место быть и могущих повлечь за собой. Меж тем, воспитанницы Дундуклейской коммерческой женской гимназии, похожие на ласточек в своих кофейного цвета форменных платьях с белыми пелеринками и атласными черными фартучками, стали проявлять к семидесятилетнему преподавателю повышенный интерес. Они называли его душкой и котеночком (поникшими своими усами и, в особенности, косоглазием, он, действительно, несколько напоминал кота) присылали 108