Мартова, О. А. Петербургский квадрат : опыт мистической типологии / Ольга Мартова ; [Союз Рос. писателей, Мурм. гос. обл. универс. науч. б-ка]. – Мурманск : Мурманское книжное издательство, 2010.

...Кто-то лысый - полосатый В красных брюках, в исстрых перьях, Важно шел петушьим тагом Тонконогам и пузатый. Кто-то длинный, очень длинный, В черном фраке, в черной шляпе, Шел, размашисто шагая, Многозве.чдііый, мпоіочшшый. К то - то , радостями съеден, В туго стянутом корсстс. Раздушен и разрумянен, Проносился, пял и бледен... Наконец, oil сам себя изобразил в программном стихотворении, как лож но смежившего очи наблюдателя в фобу - он слышит тоньше, проницает зорче, нежели гости на его похоронах: Я видел свое погребенье. Высокие свечи горели, Кадил неііросиантийся дьякон, И хриплые певчие пели. Жена в интересном беэумьи Мой сморщенный лоб целовала И, креном красиво прикрывшись, Кузену о чем-то шептала... Одна из ипостасей поэта, должность его в фэнсионе, Камергер теней, придворный царства призраков, князь оживших мертвецов. Особый чин. Без него «народ не полный». Только он смог «охранить в столь деликатном и тонком поручении судьбы все достоинство и присутствие духа, весь такт природного аристократа и служителя муз. Эхо-магнит. Стихи Случевского «После казни в Женеве» оценили Мандельштам и Ходасевич (житель и гость фэнсиона). Последний, по словам жены его, Бер беровой, «вел свою генеалогию от нрозаизмон Державина ...через очень страш ные стихи Случевского о старухе и балалайке...». Текст этот можно истолковать по-разному, но, как мне представляется, опи сывается в них вечный кошмар созидания (дополняющий творческие радости): Мне спилось - я лежал на страшном колесе, Меня коробило, меня па части рвало, И мышцы лопались, ломались кости все. И я вытягивался в пытке небывалой И, став звенящею, чупствитеіыюй струной, К какой-то схимнице, больной и •іехѵдалой На балалайку вдруг попал, едва живой! 72