Мартова, О. А. Петербургский квадрат : опыт мистической типологии / Ольга Мартова ; [Союз Рос. писателей, Мурм. гос. обл. универс. науч. б-ка]. – Мурманск : Мурманское книжное издательство, 2010.

С черными очами, страшными черными бакенбардами, придающими его лицу какое-то чертовское выражение... С шелковистыми каштановыми локонами, глазами темно-голубыми... Остается признать, что в каждый особый миг он умудрялся быть разным и никогда не равным самому себе. Черт и ангел. «Непостижимей». Жизнь - шехерезадин бездонный сундук, сноп сюжетов; таланта хватило бы на целое поколение литераторов (самых разнообразных). Пушкин это сто Пушкиных. Сотня двойников «в одном флаконе». Мало кто знает, что в пушкинском Петербурге встречались двойники Александра Сергеевича. Его видали одновременно в нескольких местах. Воздухи Фонтанного дома Есть еще одна «быличка» о портрете это произошло в Шереметьевском дворце, на том же берегу Фонтанки, где и наш фэнсион, и как-то «рифмует ся» с историей пушкинского изображенья. Тогдашний хозяин Фонтанного дома, граф Николай Петрович, только что похоронил свою жену, Прасковью Ивановну, актрису Жемчугову (момент истины для него, Бесконечная мину та). «В бальном лепете молвы» имя Жемчуговой каталось горошиной счас тья. Графиня-крестьянка, с судьбой из романтической поэмы: крепостная актриса (ярко одаренная, но полуобразованная, неуловимо-привлекательная, но не красавица), ставшая в одночасье сиятельной дамой и владелицей мно гих тысяч душ. ІІо, как это бывает в жизни легендарных созданий (чье пред назначение на свете, кажется, только войти в предание), едва исполнились все мечты - мечтательницы не стало. Отчего извелась она? От разъедавшей легкие чахотки, от тяжелых родов, от непереносимости мысли, что ей боль ше не петь на сцене?... от змеиного жала судьбы (не люди, нет суккубы, сосущие упыри рока вот ее враги и обидчики...). Граф Николай в горе бродил по анфиладам и лестницам своего запу ганною дворца и плакал на взрыд, не таясь от прислуги. И вот, в одной из зал он увидал жену, с дорогим лицом ее, горестным и детски-удивленным, с полуоткрытыми губами, кото рые, казалось, силились произнести: «За что?» - вечный упрек слабых душ, рекрутов фатума. Она шла к нему навстречу. Он вскрикнул, отшатнулся. И в следующий момент опамятовался - то был, конечно, портрет: кисти крепостного художника Николая Аргунова (еще один бастард-полугений). Изображенье в полный рост, заказанное незадолго до смерти оригинала: бе ременная Прасковья в беленьком домашнем - почти больничном - чепце, с крупным тяжелым медальоном на цепочке (эмалевый профиль мужа, «пор трет в портрете»), который видимо сутулил ее, гнул слабенькую шейку к земле. На щеках твоих алые пятпа; Шла бы ты п полотно обратно; 47