Мартова, О. А. Петербургский квадрат : опыт мистической типологии / Ольга Мартова ; [Союз Рос. писателей, Мурм. гос. обл. универс. науч. б-ка]. – Мурманск : Мурманское книжное издательство, 2010.

Ликование свежеиспеченного солиста оказывается преждевременным: взыс кательная сцена Мариинки «не ложится» ему под ноги, неудачи, полуудачи мучат его и здесь. Кажется, ему суждены лишь ординарные выступления, либо даже фиаско, как в партии Руслана в опере Глинки, где он не справился со слишком высокой для него тесситурой. «Ничего, дескать, из Шаляпина не выйдет, приводит он в воспоминаниях выводы многоопытного начальства. - Ну да, хороший голос, но в серьезных ролях или проваливается, как в Русла не или Робинзоне, или что-то уж больно кривляется». Его переводят из со листов в рядовые члены труппы, почти перестают давать роли, что всего унизительней. Не забудем, что речь идет о величайшем русском оперном артисте. Ряд исследователей обвиняет дирекцию Мариинки, которая «не су мела создать условия для развития и школы певца», другие упрекают близо руких музыкальных критиков, невежественную публику. Но в дирекции императорской сцены состояли такие эксперты, как Стасов, критики петер бургские отнюдь не были профанами, а публика столичная, с высоким про центным содержанием меломанов, отличалась выдержанным вкусом. Зако ны искусства жестоки: прав тот, кто сумел состояться, никакие оправдания неудачников не принимаются в расчет и, кроме них самих, виноватых нет. Того Федора Шаляпина, перед которым капитулировал мир, в то время в Петербурге еще не существовало. «Пел он прекрасно, - свидетельствовал житель нашего фэнсиона актер Юрий Юрьев, - но играл, надо прямо ска зать, плохо: не владел своей фигурой, жестом, чувствовалось какая-то свя занность и в то же время ощущались проблески настоящего творчества». Все эго означало, что встреча в «ІІале-Рояле» с матерым «акгерищем» Дальским поистине стала для Федора Ивановича эффектом Трапеции. Он, мечтавший о слиянии ипостасей певца и драматического артиста, внезапно обрел сакрального педагога и в восторге даже переселился поближе к нему, в соседний нумер гостиницы (с пыльными занавесками, и, увы, гнездящимися в них голодными клопами). Воспоминания очевидца о том, как происходили занятия «дальчизмом»: - Я здесь, - громко и зычно докладывает Шаляпин. - Кто это здесь? презрительно перебивает Дальский. Мефистофель. - А ты знаешь, кто такой Мефистофель? - Ну, как же... Черт! Сам ты полосатый черт. Стихия! А ты понимаешь, что такое стихия? - Мефистофель, тартар, гроза, ненависть, дерзновенная стихия! Так как же? растерянно любопытствует Шаляпин. - А вот, явись на сцену, закрой всего себя плащом, согнись дугой, убери голову в плечи и мрачно объяви о себе: «Я здесь!» потом энергичным движе нием сорви с себя плащ, встань гордо во весь рост. И тогда все поймут, кого ты хочешь изобразить. Гроза! Дерзновенье! И даже немыслимый какой-то, но внушительный - Тартар. Все вздор, театральные стразы, бирюльки профессии! Но правда 279