Мартова, О. А. Петербургский квадрат : опыт мистической типологии / Ольга Мартова ; [Союз Рос. писателей, Мурм. гос. обл. универс. науч. б-ка]. – Мурманск : Мурманское книжное издательство, 2010.

тем объявили Кину бойкот за его безобразия. Актерище. Теперь таких уж нет, - повымерли, как мамонты. Эхо-магнит. Алексей Толстой в романе «Хождение по мукам» увидел его эпической фигурой, главой мистического анархизма: «„.Это был человек дикого темпе рамента, красавец, игрок, расчетливый безумец, опасный, величественный и хитрый. За последние годы он выступал редко, только в гастролях. Его встре чали в игорных домах, в столицах, на юге, в Сибири. Рассказывали о его чудовищных проигрышах. Он начинал стареть. Говорил, что бросает сцену. Во время войны участвовал в темных комбинациях с поставками. Когда на чалась революция, он появился в Москве. Он почувствовал гигантскую траги ческую сцену. И захотел сыграть на ней главную роль.... Со всей убедитель ностью гениального актера он заговорил о священной анархии и абсолютной свободе, об условности моральных принципов и праве каждого на все...Он силой захватил Купеческий клуб и объявил его Домом анархии... Стоя в окне, он говорил перед народом, и вслед за его античным жестом вниз во двор, в толпу, летели титаны, сапоги, куски материи, бутылки с коньяком». Что, если б какая-то из этих бутылок угодила бы, невзначай, ему в ви сок? Прекрасная, впрочем, смерть для артиста - скончаться на сцене, от темперамента публики. Но нет, смерть ему принесла дружба-судьба (см. ниже). Сперва Мамонту было велено выполнить великую миссию, а потом уж скон чаться. Вечная тень: Вольга Волжанин, Волгарь, богатырь Микула Селянинович...Существо, мало сказать, мистическое - былинное, фольклорное и летописное. Приехав в Пе тербург из Тифлиса, никому почти неизвестный 20-летний Федор Шаляпин нанялся на летний сезон в труппу увеселительного петербургского сада «Аркадия», что закончилось оглушительным провалом опера прогорела, и антрепренер выдавал Феде вместо гонорара лишь полтинники на обед. Полуголодное существование, впрочем, было вполне привычным для певца, пробивавшегося с самых низов, из казанской сапожной мастерской, с горь ковского «дна». Изгнанному из «Аркадии», по счастью удается зацепиться в частной Панаевской опере. Федор исполняет уже знакомые ему (перенятые по слуху) партии Мефистофеля в «Фаусте» Гуно и Бертрама в «Роберте- дьяволе». Быт потихоньку налаживается, во всяком случае, призрак голода отступает. Баритональный бас волжанина звучит «вполне недурственно», даже для слуха петербургских знатоков. Но держится на сцене он зажато, испытывая, по собственному его выражению, «страх вороны иод дулом ру жья». Еще недавно, в казанских своих мытарствах, неофит классического репертуара от «невроза рампы» столбенел, цепенел, а случалось, и пускал петуха. И теперь, если верить давним рецензиям, «его мимика деревянна, 277