Мартова, О. А. Петербургский квадрат : опыт мистической типологии / Ольга Мартова ; [Союз Рос. писателей, Мурм. гос. обл. универс. науч. б-ка]. – Мурманск : Мурманское книжное издательство, 2010.

о существовании на свете однополой любви? Ее брачная ночь не могла со стояться после ужина в «Эрмитаже» молодой супруг предложил супруге разъехаться по разным квартирам. Для нее случившееся стало кошмаром, которому она не могла найти никакого объяснения. Но и сам он сходил с ума, вызвав из небытия Перевертыш (один из фоку сов раздвоения). В то лето Чайковский покушался на самоубийство: пытался утопиться в Москве-реке, но, не сумев нырнуть поглубже, промокнув и иззябнув в холодной воде, оставил эту мысль. В крайней степени душевного раздражения и истощения уехал (сбежал!) в Петербург. Брат Анатолий, встре тив его на вокзале, был испуган переменой всего его облика. Прямо с вокзала он велит везти больного в ближайшую гостиницу, это и были меблирован ные комнаты на перекрестке Невского проспекта и Пушкинской. И тут на чинается «страстная неделя» Чайковского. Выследив беглеца, Антонина маниакально поселяется в соседних номе рах, Шлет ему письма, ловит в коридоре, стоит под дверью. Он чувствует, что ловушка может захлопнуться, не оставив возможности свободно дышать. Его музыка в опасности! Он не может сочинять, палач в образе миловидной Милюковой не дает ему притронуться к нотной бумаге, в аккордах рояля ему слышатся рыдания. В это время весточки от Петра Ильича ждала в Москве на Рождественском бульваре, изнывая, с. ума сходя (ненавидя даже не соперницу, а саму себя) Надежда Филаретовна фон Мекк. Благородная покровительница, с которой Петр Ильич гак никогда и не встретился лицом к лицу, только переписывался - истинная нянька таланта. Но сейчас компо зитору было не до писем. Он боялся. Огласки, публичного скандала? Обще ственного остракизма? Рока Антонины и связанной с ним невозможности жить: слышать внутреннюю музыку. Утраты музыки боялся он, ужаса глухоты. Осознав, что властным приказом ничего от Чайковского не добьешься, суп руга переменила тон, приняла роль жертвы: «Дорогой мой Петичка! Что с тобой? Что ни тебя, никакой весточки от тебя нет? Уж не нездоров ли ты? Приходи, мой хороший, навести меня. Мне, впрочем, было бы очень грустно, если бы ты пришел только для того, чтобы отделаться от меня, сделав как будто церемонный визит. Я знаю, что ты меня не любишь, что меня мучает, терзает и не даст покоя никогда. Так ты, по крайней мере, убедись в том, что ты для меня составляешь все в мире. Никакие силы не заставят меня разлю бить тебя, относись же ко мне хотя бы с сожалением. Я принадлежу тебе душой и телом - делай со мной, что хочешь <.„> Поговорим хоть, как насто ящие муж и жена. До сих пор, Бог знает, какие у нас были отношения <...> Целую тебя бессчетное множество раз, хотя заочно. Я знаю, что ты не очень любишь, когда у т о делается на самом деле ...» Сообщала также, что «В Знаменской гостинице очень дорого, и потому мы переехали и тот же дом, где и ты, но совершенно нечаянно. I Іе пугайся же, что я тебя преследую» (как же было ему не пугаться?). Если он бывал болен, то «гнал ее, замахиваясь чем попало. В сравнитель но спокойном состоянии высылал ей с камердинером Алексеем пять или 246