Мартова, О. А. Петербургский квадрат : опыт мистической типологии / Ольга Мартова ; [Союз Рос. писателей, Мурм. гос. обл. универс. науч. б-ка]. – Мурманск : Мурманское книжное издательство, 2010.

Я - год назад - сказал: «Я буду!» Год отспоркал, и іют - я ссть!... Встреча с Сологубом, конечно, стала для Северянина судьбоносной и про извела несомненный эффект Трапеции. Но истинный триумф, экзистенци альная победа принца фиалок заключалась именно в обуздании могуществен ной стихии сологубовой (даже сало-губовой) пошлости, успешном освоении ее средствами искусства. Страна Обезьянил Сюда приходили «кто в чем хотел, и вели себя, как кто хотел». Актриса Яворская, задрапированная в античный хитон, вонзала шаловливые коготки в спину лежащего у ног ее Алексея Толстого, облаченного в «фантастиче ской пошлости» капот из гардероба хозяйки; профессор Яіценко в одежде древнего германца со шкурой через плечо громогласно требовал сырого мяса; Ремизов, похожий на лесного зверька, помахивал хвостиком в заднем разре зе пиджака... Яворская кстати вспомнилась несомненная Клеопатра, она «косила свои жертвы десятками» (воспоминания Лидии Авиловой, житель ницы фэнсиона). Солоіуб поссорился с Толс тым из-за оторванного им от родного зада обе зьяньего хвоста. Толстой действительно воспользовался «чужим хвостом» ста рой шкуры для своего маскарадного костюма, мало того, подарил этот хвост Алексею Ремизову, председателю «Великой и Вольной Обезьяньей Палаты». Была у него такая затея - в палату входили Ахматова, Гумилев, Розанов, Бе лый, Замятин и прочие (игра уже по названию довольно опасная обезьяна это старинный образ подражателя в искусстве, эпигона, «подделки таланта»). Почему эта мелочь так взбудоражила и разозлила обе стороны - «бесхвосто го» Федора и «хвостатого» Алексея? Сологубова недотыкомка (вертя задом) проскочила между двумя писателями. Улица потерь и пропаж... После целого ірада ледяных писем и нелицеприятных объяснений Тол стой даже вынужден был покинуть Петербург. Съехал: сперва по Феодосию, к другу по несчастью, Волошину, потом в Париж. Счел за благо отчалить. Это он-то, умевший черта оседлать! Полная капитуляция. Таков был обще ственный вес тяжелого Федора Кузьмича («кирпич в сюртуке»), по сути запретившего своим приятелям (весь литературный Петербург) какое-либо общение с его сиятельством. Блажь? Выверт бывшего гимназического мен тора? Правда и то, что урожденный граф Толстой и самозваный Сологуб, без одного «л» (в России были графы Соллогубы) - воистину антиподы. Залюб- ленный, избалованный родителями Алексей («Детство Никиты») и нещадно поротый, «зуботычинами кормленный» Федор... Они могли ненавидеть друг друга. Или даже не могли не. Комментарий фэнсионера. Не в первый раз фэнсион пародирует свои излюбленные темы. Во всей этой истории мы видим снижение темы «Апол лона ». рыцари его стрелялись на дуэли из-за маски Черубины (в сущности, 206