Мартова, О. А. Петербургский квадрат : опыт мистической типологии / Ольга Мартова ; [Союз Рос. писателей, Мурм. гос. обл. универс. науч. б-ка]. – Мурманск : Мурманское книжное издательство, 2010.

Мистический смысл ситуации. Побег на свой страх и риск из мира дольнего в мир горний - переплывание реки, которая их разделяет. А па том берегу беглеца встречают ему подобные существа. Автор «Хованщины» скончался в тот же знаменательный для России год, что и Достоевский, и убитый террористами царь-освободитель Алек сандр II (очередной тектонический разлом времени). Роковую роль сыграл случай в образе брата Мусоргского Филарета. Именно он (разумеется, из гуманных побуждений) привез заключенному в Николаевский госпиталь Модесту денег, хотя это строжайше воспрещалось больничными правилами. Композитору, страдающему без коньячка, удалось подговорить дурака-сто- рожа купить-таки ему спиртного - дал те самые 25 сребреников, подаренные сердобольным братом. Результаты нарушения врачебных предписаний ока зались фатальны: паралич конечностей, воспаление спинного мозга. Винить кого-то бессмысленно, как в житейском, так и в провиденциальном смысле, - ни сторожа, ни брага, который оказался «не сторож брату своему». Таланту помочь нельзя. Таланту ничего невозможно дать, как и отобрать у него ничего не представляется возможным: ни спасти, ни погубить. Он само достаточен, он единственная причина всего, что с ним приключается, и гибель его, как правило, - та или иная (завуалированная) форма самоубийства. Таланту можно помочь, и нет тут противоречия с предыдущим абзацем. Умер Модест Петрович, не успев издать многих своих сочинений. Рукописи, как это ни больно признать, горят. Примечательно, что восприемником му зыки покойного Мусоргского (медиумом, установившим контакт с его те нью!) стал друг молодости - Николай Андреевич Римский-Корсаков. Забро сив собственные сочинения, сидел месяцами за роялем, довершая замыслы сгоревшего от водки гения: «Мне уже кажется, что это я написал “Хованщи ну”, а, пожалуй, и “Бориса”...» Романсы его, цикл «Картинки с выставки» подготовил к печати (не про сто технический редактор - повитуха, принявшая младенца). В конце жизни Мусоргского в нашем фэнсионе сыскался еще один чело век, взваливший на себя роль няньки таланта. На Николаевской улице в доме № 2 жил некий Тертий Филиппов, прелюбопытнейшая фигура, - сын ржевского аптекаря, обладатель почти италианского тенора, большой поклон ник русской народной песни, друг всей «Могучей кучки». Он, безусловно, по совокупности заслуг заслужил скромный памятник, который недавно поста вили ему на родине, во Ржеве. Редкое имя Тергий: гёр, тёр серый камешек мещанской судьбы и отшлифовал до алмазного сверкания. Благонамерен ный Филиппов занимал довольно высокую должность в ведомстве Святей шего Синода. Когда Модеста Петровича пригрозили уволить со службы за пристрастие к Бахусу, Тертий взял пьющего композитора под свою протек цию, выхлопотал ему небольшую должность с жалованием, которое позволя ло не испытывать хотя бы нужды в самом насущном. Перед самой смертью Модест Петрович подарил Филиппову право на публикацию своего насле 18