Мартова, О. А. Петербургский квадрат : опыт мистической типологии / Ольга Мартова ; [Союз Рос. писателей, Мурм. гос. обл. универс. науч. б-ка]. – Мурманск : Мурманское книжное издательство, 2010.

Пьеро и Луна В роковом четырнадцатом год русского Апокалипсиса - на Загородном проспекте (продолжение Троицкой) в госпитале святого Альберта выступа ли с концертами перед ранеными, эвакуированными с поля боя, «старлеты синема» Александр Вертинский и Вера Холодная. Пьеро русской эстрады являлся миру в маскарадном костюме, в виду дикого страха ранимого «старлета» перед публикой. Спасаясь от суда «тыся чеокого чудовища», он облачался с ног до головы в подобие могильного сава на («нет меня, пет меня, чур, чур!»). Молодой Вертинский стеснялся соб ственного «невыносимого и вовсе невозможного», как ему представлялось, лица и наводил нарочито условный грим: свинцовые белила, стекающая по щекам черными «слезинками» тушь, вампирский, ярко-красный рот (изво дил банками сурьму и помаду). Чтобы спрятать детскую свою, стыдную ро бость, пел в таинственном «лунном» полумраке (вариация темы Карнавала, как защиты от жизни). Меж тем, столь неуверенный в себе субъект был просто создан для щекотливого кафешантанного жанра. Впечатлительный женский пол принимал страдальца даже чрезмерно восторженно, забрасы вая цветами, ему не раз приходилось сбегать от истеричных поклонниц через черный ход. Мужчины были куда критичнее, аттестуя эстрадника чучелом гороховым и съехавшим с ума кокаинистом. То там, то тут по зале, по фойе раздавалось недоуменное: «Что это все в нем нашли?». Сам он не смог бы ответить - что. Успех казался ему профанацией, су масшедшей иллюзией, которой в любой момент мог придти конец (это уже много спустя, после экзистенциальных потрясений войны, пришли к нему и апломб, и кураж, и та особая барственная, зализанная холеность, лоск арис тократа сцены, которые столь его отличали). Пока же: «ГІоэт я был довольно скромный, композитор тем более наивный, петь вовсе не умел, даже нот не знал, и всегда кто-нибудь должен был записывать мои мелодии. Вместо лица у меня была маска. Что их так трогало во мне?!» Недоразумение, и только. Красивую жену прапорщика Холодного, Веру, именно Вертинский уго ворил попробовать себя в кино. Вера, как водится, вначале целомудренно отказывалась, потом заинтересоралась, вдохнула «веселящего газа» синема, который многим голову кружил. И стала со своими скорбно-правдивыми подрисованными по новейшей парижской моде глазами и ртом-криком идо лом поколения, одним из символов эпохи. На черно-белом экране немого кинематографа возникли ее эманации, до сих пор никем непревзойденные (Двойники). Вертинский, конечно же, неровно дышал к Вере, как и все тогда. Даря ей свою новую, только что написанную пьеску, он написал на нотах: «Королеве экрана». Титул утвердился за ней, с тех нор ее так называла вся Россия. Ее высочеством значилась Вера в афишах и пригласительных билетах (Холод ная королева: Луна?). Балованная прима отличала Пьеро, всегда помнила, что именно он под^ сказал ей путь по лунной дорожке. Как-то Вертинский принес ей свою 128