Крейн, Л. А. Торопись успеть : повесть, рассказанная экипажем подводной лодки / Леонид Крейн. - [2-е изд.]. - Мурманск : Мурманское книжное издательство, 1988.

же на всегда спокойного, выдержанного, чуть насупленно го Валерия Аверьяновича, это был настолько мощный и слитный удар кулака и слов, что я, оглушенный, ват ный, совершенно раздавленный, покорно двинулся к выхо ду. Вокруг стояла такая бездонная пустота, что было не понятно, как это я, не проваливаясь, иду по ней. Откуда-то' из нее протянулись и легли мне на плечи большие, теплые руки, и голос, негромкий, дружески-участливый голос Кор неева произнес мне в затылок: — Главное, человече, — это крепко подумать. И вооб ще думать. Потому что думать — главная обязанность на ша. Ее нельзя перекладывать на других. Иди, человече, и выполни эту обязанность. Потом я много раз пытался восстановить в памяти все, чем занимался в тот день, после того как вышел из каби нета Корнеева. Кажется, я долго и неизвестно зачем пере бирал бумаги в своем столе, правил чью-то безграмотную заметку, где были сплошные штормы, волны и брызги, слу шал веселую болтовню то и дело, намного чаще обычного, забегавших ко мне Веньки и Славы Семенова, а вечером сидел в крохотной, но очень гостеприимной комнатке Сини цыных и отчаянно завидовал Веньке, видя, как легко и ра достно дышится ему рядом с женой... Но одно я помню на верняка, отчетливо и подробно — как сквозь все эти мело чи, сквозь все разговоры и шутки, не отвлекаясь от них, не впадая в прострацию, мучительно вспоминал: «Кто это так сказал — подумай, человече, подумай? Корнеев, кто-то другой или я сам, не узнавший своего голоса?» Не знаю почему, но и в тот день, и потом меня почти не волновали ни сам Артур, ни мои писания о нем, ни то, что сделали с ними, ни даже резкие, как бич, окрик и удар кулаком по столу Корнеева. Только один вопрос без конца повторялся во мне: «Кто сказал?..» Каждое утро, повторяя про себя это «кто?», я отправлялся в редакцию и с на растающей день ото дня тревогой ждал, когда почта прине сет первые отклики на мои «Парадоксы „любопытнейшей личности”», как я по-прежнему называл эти «полунамеки», хотя после вмешательства Турыгина они, скорее, должны были называться совсем иначе — что-нибудь типа «Осмот ритесь, товарищ Лиепиныи!». Я пытался предугадать все «дружеские советы», все правильные, идущие «от самого сердца» мнения и критиче ские замечания, которые выскажут Артуру те, кто отзовет ся на клич Полшефа «дать бой нигилисту с наших идейных позиций». Ответы, опровержения на все эти воображаемые 28