Крейн, Л. А. Торопись успеть : повесть, рассказанная экипажем подводной лодки / Леонид Крейн. - [2-е изд.]. - Мурманск : Мурманское книжное издательство, 1988.

взлетавшем в такие минуты куда-то вверх, где ему уже не хватало ни воздуха, ни остойчивой крепости звука и он, словно задохнувшись в негромкой той высоте, на мгнове ние прерывался, чтобы снова начать свой недальний бес сильный взлет, — в голосе его ясно слышались и отчаян ная, доведенная до злобы обида, и решимость сбросить, наконец, эту непомерную ношу. То матрос вел рассказ мед ленно, тяжело, будто складывал его из огромных чугунно полновесных, почти неподъемных блоков, и тогда в голо се заметно проступала усталость, и вся фигура Сергея вдруг обмякала, теряла напряженную строгость, грузнела, и руки его, большие, покрасневшие, словно они долго ра ботали на морозе и вот никак не отогреются, не нальются теплом, уже не рвали закрученный в жгут носовой платок, который теперь просто наматывался тугой повязкой на ука зательный палец, — все это придавало словам, фразам, са мому рассказу совершенно иную окраску, и уже не озлоб ленность, не решимость слышались в нем, а немая опусто шенность и безразличие. Тут было что-то сильное, пережитое, вернее, переживае мое — глубоко, трудно, может быть, слишком несораз мерно с былой виной. Настолько несоразмерно, что вызы вало сочувствие к этому уставшему от себя, своих разду мий и застарелой неприязни окружающих его людей чело веку, рождало протест. И против Артура, уже, казалось, целиком принятого мной. И против Порошина, который должен был все это видеть и обязательно вмешаться, под править, но не сумел или не захотел разрушить стену, от делившую Лубенца от других. И против тех других, кто целиком, без оговорок перенял жестокую непримиримость Лиепиньша и начисто отказал Сергею, пусть оступившему ся и виноватому, в элементарном праве каждого, кто пере ступает порог любого, а тем более флотского, общежи тия, — в обязательном праве на внимание и поддержку в лихую минуту. В общих чертах, если иметь в виду одно голое содер жание, я знал эту непростую историю еще до встречи с Сергеем. О суде над Артуром упоминали в своих расска зах многие, с кем я уже беседовал. И теперь для меня ва жен был лишь смысл конфликта, и не сам по себе, не объ ективно-выверенный, обкатанный сверху и снизу, опрес ненный н потому уже лишенный подлинной полноты и прав ды, а такой, каким он выстрадался этим матросом — чело веком нелегким, путаным и, как казалось мне, не нашед шим еще своего стержня, на который он бы мог опереться 121