Крейн, Л. А. Дуга большого круга : повесть / Леонид Крейн. - Мурманск : Мурманское книжное издательство, 1980. - 285, [1] с. : портр.

А Павлу было плохо. Он впервые вдруг понял — по-настоящему, нутром, — что случилось тем пого­ жим апрельским вечером, впервые почувствовал черную пустоту, которая образовалась вокруг без Люси, совсем без Люси. И был еще тоненький конвертик с вложенным в него официальным уведомлением о том, что он, Павел Сергеевич Климов, теперь сам по себе, воль­ ный холостяк, а Люся, то бишь Людмила Афанась­ евна, и того больше: даже уже и не Климова, а как было когда-то, в давней безоблачной жизни — снова стала Синицыной. Как ни странно, сообщение о разводе, на кото­ ром он сам так категорично настаивал и который в сложившейся ситуации должен был, казалось, при­ нести ему, пусть горькое, а все же удовлетворение, подвести решительную черту под отрезанным прош­ лым, — как ни странно, но это сообщение крепко уда­ рило Павла. И чем неожиданней, чем нелепей был этот удар — нелепей потому, что бумажка, в сущ ­ ности, ничего не меняла, она лишь подтверждала сло ­ жившееся положение, то есть закрепляла его соответ­ ствующей записью в актах гражданского состоя­ ния, — чем неожиданней ударила Павла эта офи­ циальная бумага с гербовой казенной печатью, тем получилось вдруг больнее и горше. Да, он сам писал ту требовательную записку, сам все рассудил — строго и безапелляционно — и уже тогда твердо знал, что Люся выполнит все, что он скажет. Больше того, если б она сделала не так, ес­ ли б хоть чуть-чуть посопротивлялась его жесткой бескомпромиссности, Павел, наверно, только бы за­ твердел, только б ожесточился в своей непримири­ мости. Но теперь, когда все уже позади, когда он по­ лучил все, что хотел после той страшной апрельской ночи, молчаливая Люсина покорность вызвала вдруг новую боль. Вместо радости освобождения от всего, что оставалось, связывало его с прошлым, Павел почувствовал себя так, словно не он ее, а Лю ся с хо ­ лодной, расчетливой мстительностью била его непро- щением. И, понимая, что ничего не изменишь, что в этом его неожиданном чувстве собственной вины есть какая-то пошлая двусмысленность, глупая, до­ 82