Ковалев, Н. Н. В продолжение любви : [книга воспоминаний в стихах и прозе] / Николай Ковалев ; [предисл. Владимира Семенова]. - Мурманск : Бенефис-О, 2009. - 463 с. : ил., портр.

и дух отрицания. Складывались свои антиканоны. Базаровы, Белинские, Чернышевские становились уже ископа­ емыми, которым надо было поклоняться по регламенту. И это отвращало нас от проникновения в существенную часть русской литературы, где, конечно же, было много талантливого и достойного. Великие энергии Белинского, душевная драматическая сложность умного Герцена, донкихотовские страсти Чернышевского были от нас за­ крыты толстым слоем отвращения к официозу. Ко всем этим ценностям пришлось с трудом пробиваться уже в зрелом возрасте. Школьная «наробразовская» канцелярия формовала, как требовалось, даже Пушкина, строя из него борца за свободу и чуть ли не верного ленинца. (Хорошо, я кое-что успел прочитать в малолетстве и успел полюбить). Достоевский был заклят и проклят. Блошиным кеглем в учебнике был абзац, где он назывался крайне реакционным известным литератором. В старшем (над нами) классе был просто школьный судебный процесс над увлекающимися Достоевским. Это был полноценный криминал. Только щитом иронии и копьём сатиры можно было отбиться от «лишних людей», «лучей света», «борцов за народную долю», «вольнолюбивых мотивов» и «красных нитей». Недаром мы любили только Салтыкова-Щедрина, этого злого гения русской литературы, серди­ того пособника «Народной воли». Но он поощрял наш тотальный нигилизм и зубоскальство. Однажды, чтоб обескуражить Екатерину Ивановну, мы с Сашей Сколозубовым в сочинении по Гоголю в качестве эпиграфа взяли «формулу души Гоголя» из статьи Велемира Хлебникова «Математическое понимание души Гоголя». Там цифры, буквы и всякие скобки, и круглые и квадратные. Екатерина Ивановна пришла в ярость и совсем нас... забрызгала. СВЕТ НЕУМЕНИЯ СХШ поражает упавшего в неё хорошиста из нормальной школы слабостью научной подготовки, если не ска­ зать средневековым невежеством. Всё дело в том, что нас жалеют отчасти, отчасти справедливо полагают, что мы обойдёмся как-нибудь без точных наук. Учителя настолько снисходительны, что мы умудряемся неделями не готовить письменные уроки. Правда, мы часто списывали у наших прилежных девочек. На экзаменах мы непринуждённо пользуемся шпаргалками. Они индейскими стрелами летают по воздуху из конца в конец класса, а учителя только и успевают отворачиваться. Историк, марксистский талмудист и начётчик, безблагодатный Борис Иванович не разделяет идеи сознатель­ ного невежества. Он тычет нам постылую «классовую сущность», которую он по косноязычию называет «квассо- вой». Мы не любим «историю СССР» за этот квас окаянный. Мы набиваем башку схоластической фразеологией и мечем ее назад Борису Ивановичу в обмен на «тройки» и «четвёрки». Прекрасная наша математичка ленива, как и мы. Она немного учит только тех, кто собирается на архитектур­ ный факультет. Вышколенный нормальной школой, я выгляжу, как профессор. Мой научный облик удивляет и наставников. Физик, после нескольких секунд опроса, испуганно ставит мне «пять». Я ещё долго хожу вундеркиндом. Непополняемая кладовая моих знаний с годами скудеет, но слава учёного меркнет медленно, и я по инерции получаю хорошие отметки. А я уже давно опустел, почил на лаврах, ленивый и одичавший. Книги мы читаем. Я вообще в молодые годы читал очень много, но не то, что положено программой, нароч­ но не то. Русскую литературу мы знаем однобоко. Если так можно выразиться, с «правого» бока. Ну, и конечно, по центру - Пушкина, Гоголя, Толстого, Чехова мы всё-таки читаем. А «демократов» не хотим из духа противоречия и какой-то смутной политической оппози-ции, прообраза будущего пассивного диссидентства. Школа, кондовая, советская, даже в этом её вольном варианте, с какой-то обратной пропорциональностью вли­ яет на наши литературные вкусы, портит аппетит ко многим вещам. Идеологическая машина, управляемая всякими там Ждановыми, Сусловыми, работает плохо - во вред хозяевам. Страну, перекормленную кумачом, тянет в противо­ положные стороны спектра. В нас воспитывают будущих подтачивающих разрушителей. Через тридцать лет режим величественно и медленно, как в замедленном кинопоказе, рухнет. Воздух протеста и недовольства поднимется по общественной лестнице до Политбюро, и Горбачёв плохо осознанным нажимом подтолкнёт гнилого колосса, другие поднажмут, и он рухнет, безобразно развалившись. А пока наша темпераментная старушка, уж и совсем того не ведая, готовит нас в команду раз-рушителей. «Бородино» - шумит она, —это плевок в лицо советскому обществу». (Почему?!) «Скажи-ка, дядя, - любили мы спрашивать друг друга, - что есть Бородино?» - «Так что, вашескородие, - надо было отвечать, - это есть пле­ вок». Мы читаем. Но возникает склонение в сторону Запада. Добываются в старых интеллигентских библиотеках Дос Пассос, Жюль Ромен, Шервуд Андерсон. Мы набрасываемся на свежеизданного Хемингуэя, а затем на Фолкне­ ра. Мы всё-таки получаем какое-то образование - «от обратного», так сказать. В математике и естественных на­ уках мы навсегда невежды. 94