Ковалев, Н. Н. В продолжение любви : [книга воспоминаний в стихах и прозе] / Николай Ковалев ; [предисл. Владимира Семенова]. - Мурманск : Бенефис-О, 2009. - 463 с. : ил., портр.

Революцию произвёл некто Сенчуков. У него был утиный длинный нос и вспышка белых волос на переноси­ це. Но это совсем не важно. А важно, что он стал нас учить строить. В ход пошли кубы, шары, засечки. Нас захлес­ тнул «кубистический» энтузиазм. Сенчукова ругали в учительской и хвалили в классе. Он стал нашим Делакруа в борьбе с академизмом. (Потом, когда-то позднее, пришлось бороться с засильем шаров и кубов...) В СХШ на искусство - цензура. Искусство - это передвижники плюс Иогансон, Герасимов, Серов, Орешни­ ков. Ну, ещё там Левитан, Репин... Мировая классика, разумеется, разрешена. А вот даже Дейнека уже «левый» и экспозиции полностью не подлежал. Его первая большая выставка - явление новых времён, «оттепели». Она вызы­ вает праздничное оживление. То же самое с выставкой Коненкова. Толпа, споры. Дойдёт очередь и до Пикассо. Всё это вехи освобождения. В конце нашего обучения силой и смелостью Антонины Николаевны Изоргиной, жены Орбели, открыт в Эр­ митаже отдел французских импрессионистов. Это уже откровение, живое чудо. Новый мир. Конечно, он предварён подпольными репродукциями, но чудо есть чудо. В 1956 появляется книга Д. Ревалда «Импрессионизм» под редак­ цией той же Антонины Николаевны Я немного знал ее (видел, разговаривал). Она была очень умна и обаятельна и предана своему делу чрезвычайно. Никита Хрущёв открыл плотину, которую потом закроет Брежнев. Впечатлений - масса, сильных, терпких, высоких. В нас вселяется Ван Гог. Он полон какого-то драматичес­ кого счастья. Он - как мир после дождя, свежий, трепетный. Оказывается, можно написать куст, просто куст. Как портрет, как балладу. Года за два до перемен мы прозревали всё это в советской запретительной мгле в ходе охоты за картинками. Это была увлекательная игра. Жора Васильев распотрошил старосоветский альбом «Музей нового западного ис­ кусства», и мы выменивали у него эти страницы за ортодоксальных художников. Нам доставались «Ночное кафе» Ван Гога, «Голубые балерины» Дега. Мы ужасно радовались. По коридору сновал некто Лельбок, косоватый, по­ дозрительный, исключенный сэхэшатик. Он как коробейник носил прельстительные картинки. Мы становились его клиентами. Он творил эстетическую диверсию. Мена имела сладкий привкус преступления. Свежие ветры ещё не веяли над казармами искусства, выстроенными несчастным Кокориновым. По требованию нашей учебной части в библиотеке института нам не выдают «левое искусство». Нас, уже просветившихся и набравшихся вольного духа, стращают, как Букой и серым волком, Ван Гогом, который «солнце чёрной краской писал», и «кошмарным мазилой» Клодом Моне. Про них нам как-то до-верительно рассказал Николай Ильич, наш живописный наставник, желая по­ казать, что на Западе - жуть и разложение, а мы счастливо ограждены от этой заразы. Так чтобы мы это своё счастье ценили. А вот детишкам на Западе плохо приходится. Но нам было не страшно, а смешно... И всё это в революционной стране почти через сто лет после начала нового искусства! Не правда ли - средне­ вековье, китайщина. Ещё до заражения западной опасностью мы читали дневник Делакруа. Это хорошее чтение для молодого ху­ дожника, чистый источник, пример пытливой, увлекательной работы и великой преданности делу. В Эрмитаже мы ходили к Рембрандту, в ренессансную анфиладу, где в стоячих витринках висели маленькие, вызывающие какие-то космические чувства картины Леонардо. Тем более что тут же, за окном, текла Нева и распо­ лагались загадочные шедевры Петербурга. Рембрандт был в цене, но венецианская роскошь нам была более впору. Кумирами нашими были скупо пред­ ставленные в музее Эль Греко и Веласкес. Мы заказывали фотошабашнику пап, инфант и донов кисти наших лю­ бимцев. Шестидесятническая свобода ковалась в мглистых «пятидесятых». Контрреволюция уже подымала голову. За­ работал «Самиздат». Новый мир стал исподволь точить краеугольные камни советской неволи. Рычали звуковые пог­ раничники - энергичные глушилки. Граждане терпеливо вслушивались в слабые призвуки вожделенной правды. ВЕЛИКИЕ ИМИТАТОРЫ Что говорил тоненький И.И., чему учил - ничего не запечатлелось. В голове по его поводу опять танцуют сэхэшовские шутки и гримасы... «Что это ты за лобок ей засадил, прости Господи, ведьмедь какой-то...» - говорит И.И. «Оттиев! Ты думаешь, что ты гений, (Оттиев широк грудью, одет под Рембрандта в бархатную блузу и берет), а ты хавнюк, а не гений. Я тебе сейчас как дам, так ты перевернёшьси» - говорит И.И. Наши артисты-пересмешники не дремлют. Вот уже разыгрывают И.И. на потеху классу. 92