Ковалев, Н. Н. В продолжение любви : [книга воспоминаний в стихах и прозе] / Николай Ковалев ; [предисл. Владимира Семенова]. - Мурманск : Бенефис-О, 2009. - 463 с. : ил., портр.

замок. В этот светлый майский день от этих веранд и башен не веяло драмой погубленных жизней, как это бывает в осенние хмари... ...Но май - пора сердечных волнений. И мы не избежали возбуждения чувств и роения беспокойных мыслей. Этюды не пошли и на Каменном. Мы долго слонялись в зелёном дыму, пригретые первым солнцем, истомлённые юными радостями и печалями. Опустившийся на остров золотой вечер окончательно настроил нас на лирический душеизъявительный лад, и мы постепенно раскрыли друг другу наши души. К последним свечениям заката они лежали на наших ладонях, почти реально ощутимые. Души оказались совершенно истерзанными. У меня была несчастная любовь, у Стасика - ревность к неверно­ му другу, боль измены, а главное, страдание от моего мнимого пренебрежения. Но стена, нас разделяющая, рухнула, завеса пала. И оказалось, что пренебрежения нет вовсе, а есть интерес, сочувствие и пиетет по поводу его, Стасика, талантливой живописи. Стасик выбрался из мрака, как вынырнул из тёмной воды. Мы мгновенно подружились и полюбили друг друга страстно. По этому случаю в небе, вытянувшись как фанфары, вострубили яркие розовые облака, загорелась английской краской фабричная труба, побежали по Малой Неве стремительные «восьмерки». (Мы проходили по мосту, возвра­ щаясь домой). Во весь рост встало засыпанное мусором повседневности, подпорченное уколами самолюбия и миллионом мелких терзаний счастье молодой жизни. Нас охватила дрожь вдохновения. И в мире стало очень хорошо. В этот благодатный день отыскался даже давно не находимый мною дуб Петра Великого, полуживой, корявый, но, говорят, ещё испускающий в июне зелёные листы. Зазеленел подобно горемычному дубу и Кольцов, упрямый и утомлённый печалями до этого чудодейственно­ го исцеления. Всё хорошо. Мы будем дружить втроём. Саша будет с нами. Я рассказал Стасику о моей дружбе с Борей Вла­ совым, которого я собираюсь привести в СХШ. Всё будет хорошо. Мы ещё не знаем, что в этом мире всё непоправи­ мо и реставрации не подлежит. Навсегда уходит любовь. Друзья изменяют всерьёз. Всё необратимо. Всё - один раз. Мы возвращаемся под покровом редеющих с каждой ночью майских сумерек. Ещё не выдохлась зимняя сине­ ва. Но и её время уходит. Наступает пора белых ночей. Под моим влиянием, вооруженным высокой памятью о нашей «тайной вечере» на островах, Стасик был втя­ нут в тройственное сообщество - он, я и Саша. Счастье было недолгим. Стасик стал выпадать и ускользать куда-то. А с появлением на наших подмостках Бори Власова стал ускользать от меня и Саша, постепенно меняя узы нашей дружбы на вериги его славного и тяжкого союза с Борисом. Гримасы судьбы, коловращение жизни... Всё меняется, всё уходит. У Стасика, который постепенно стал Зотовым (какие-то семейные эволюции), была бедная мама. Она работа­ ла чертёжницей. Папа отсутствовал вообще. Впрочем, пап у многих одноклассников было маловато. Не было папы у Бернштейна и у Чистякова. Думаю, что и некоторые другие страдали безотцовщиной. Стасик как-то позвал меня к себе домой в маленькую комнату на Лифляндской улице смотреть чудесный аль­ бом классической живописи. Старый довоенный альбом, представляющий эрмитажную коллекцию. Там были впос­ ледствии проданные большевиками лучшие картины музея: «Святое семейство» Рафаэля, «Туалет Венеры» Тициана, «Майский праздник» Гойи... Картины пошли по дешевке. Книга наглядно подтверждала тёмные слухи о великом расхищении. ...Комната действительно была изумительно мала. За окном очень близко стояла толстая фабричная труба и одуряюще нудно гудела. Стасик сказал, что она никогда почти не умолкает. Мы долго смотрели альбом. Потом пришла мама с пронзительными глазами и стала говорить что-то несообразное с ситуацией, с дистанцией возраста и первого знакомства. Мы, конечно, молчали, но стало как-то неловко и Стасику, и мне. Труба тоже нервировала изрядно. Ста­ сик скучнел и одер-гивающе фыркал на маму. Белела на столе в полумраке комнаты обнажённая жена Рубенса... После этого посещения мы стали терять друг друга. Уходил от меня и Саша. Зато нас стало больше. Дружба растеклась вширь. Образовалась приятельская компания. В неё вошли Яша Ревзин и Вова Степанов. Их значение возросло с тех пор, как родители завели огород в Дюнах. Произошло объединение с комаровцами. Последние теплые отношения с кюхельбеккерообразным другом были, когда мы поступали в Мухинское учи­ лище. Мы поступили туда с таким «блеском», с каким «треском» провалились в Репинский институт. Хмурый дворец у сфинксов мы поменяли на вычурное дитя архитектора Месмахера. Я быстро ушел оттуда, а Стасик остался. Чувство цвета и рвение к живописи покинули его. Я же, напротив, заработал вовсю акварелью и гуашью, участвовал между двумя институтами, с 58-го по 61-й год, в городских выставках... 86