Ковалев, Н. Н. В продолжение любви : [книга воспоминаний в стихах и прозе] / Николай Ковалев ; [предисл. Владимира Семенова]. - Мурманск : Бенефис-О, 2009. - 463 с. : ил., портр.

На нас надвигаются волнующие вести об импрессионистах. Но час «левого» искусства ещё не пробил. Ис­ кусством заведует педагогическая милиция. Формализм - ещё пока «враг народа». Нам это тем более нельзя. Нас готовят унаследовать искусство Шишкина, Перова и Александра Герасимова. «Маленький Грек» —так зовёт за глаза Саша Лёню - любит говорить о живописи, мы с Сашей —о литературе и музыке. Саша учится играть на мандолине. Я ни на чём. С Сашей у меня вообще разночтение на всю жизнь. Недаром у Саши Щедрин и Чехов на первом месте. Саша не любит никакой мистики. Он не интересуется темой Бога. Достоевский не растёт в его душе гигантским собором, как у меня. Андреев тоже его не интересует. Саша не любит экзальтации и высоких паров... Но он любит Бетховена, а я нахожу его несколько высокопарным. Впрочем, ещё больше Саша любит Моцарта, и это ему идёт. В моих глазах в Сашин образ, в тот далёкий подростковый, вкраплены частицы Моцарта, Оскара Уайльда, Шопена... Так я ощущаю его - на аристократическом уровне. Я не экономлю дружбу для себя и несу с чистым сердцем Сашу своему давнему и лучшему другу Боре Власову. Я вызываю к жизни новую Сашину измену: мне с Борей. Боря берёт Сашу в друзья, а меня несколько выбра­ сывает. Но это происходит не сразу. Тихо растёт Сашино единение с Борей, вступают в действие пресловутые законы треугольника. Через год-другой они уже правят бал вовсю, поддержанные и подкормленные юношеским зубоскаль­ ством и жестокостью. Я становлюсь мишенью шуток. Я, действительно, смешон со своими горе-любовями, тоской, неряшливой бедностью и несуразными поступками. В результате - ни дружбы, ни любви я более не имею. От этого у меня портится характер. Я становлюсь капризен и печален, меня не радуют беспечные забавы. Я приобретаю не­ приятный статус неудачника и несу этот свой крест все последние школьные годы. Не оставляю я его и за пределами СХШ. Но не буду забегать вперёд. Мы ещё в школе. Провал в Академию ещё впереди. «Всё ещё впереди» - как поётся в песенке. ЭЛЬ ГРЕКО КОЛЬЦОВ Лицо Кольцова мимически предрасположено к хмурости. Но оно делается ещё мрачней после Сашиной пере­ бежки в мою сторону. Стасик Кольцов - весь вытянутый. Как на картинах Эль Греко. Ноги и торс, и шея, и лицо - всё у него вы­ тянуто. Ростом он тоже выше всех нас. Голова его укладывается в рост 12 раз, как у персонажей испанского грека. Углы челюстей торчат у него в стороны. За длинношеесть он прозван гусем. Иногда в порыве несвойственной ему игривости он изображает гусиные повадки. С юмором у него всё было в порядке. Кольцов имел репутацию талантливого цветовика. Чувство цвета у него было на высоте, писал он лихо, тем­ пераментно, под самых энергичных старых мастеров. И всё вытягивал в высоту как самый темпераментный из них. Вот почему мы его звали порой Эль Греко. Но главным куми-ром живописного Стасика был Тинторетто. В Эрмитаже его мало, но у Кольцова - репродукции, и мы знаем Тинторетто «от Кольцова», так сказать. Считалось, что у него самого колорит и манера венецианского мастера. Всё это, конечно, мифологически преувеличено. Тем не менее, Стасику ставили тройки за несоответствие сэхэшовским стандартам. Это очень обогащало его репутацию, возвышало его в наших глазах. Страдающий от измены Кольцов приобрёл байронические черты. Он стал задумчивым и отчуждённым. Со­ шёлся со своим давним приятелем Поруниным, славным малым из Рыбинска. Это скрасило его жизнь. Но он сильно изменился, стал прогуливать напропалую. Пренебрегал учением сверх допустимой меры. Тёплым майским днём мы как-то оказались вдвоём в прогуле на весь день. Нога художественно одарённого прогульщика из СХШ часто загребала в сторону живописных островов пе­ тербургской дельты. Мы с неизбежностью оказались на Кировском (прежде и ныне —Елагином), воспетом Блоком острове. Камен­ ный, Петровский, Крестовский... Сколько хождений в разные поры жизни по этому поросшему липами и причудли­ выми особняками архипелагу. Сколько оранжевых закатов, седых дождей, сердечных печалей, мокрых ног, любов­ ных томлений... Вороньи скандалы, чёрные пеналы ноябрьских аллей с водной полоской вдали. И лужи с первыми звёздами. И зелёный дым мая. ...Мы пробовали писать этюды, но как-то не писалось. По деревянному мосту мимо деревянного старинного театра перебрались на Каменный остров. Над узким каналом, протянутым вдоль острова, нависали тронутые пер­ вой нежной зеленью кусты. Над ними возвышались дома ниспровергнутых революцией людей. Один был похож на 85