Ковалев, Н. Н. В продолжение любви : [книга воспоминаний в стихах и прозе] / Николай Ковалев ; [предисл. Владимира Семенова]. - Мурманск : Бенефис-О, 2009. - 463 с. : ил., портр.

под кроватью... Впереди - маленькая белая церковь. Точка чистоты, ясности, далекой Рюриковской Руси. Чего-то, что и было, и чего никогда не было. Не могло быть... Но, в конце концов, есть церковь, значит —было. Поди разбе­ рись. У человека нет более важной задачи, чем задача №1 почувствовать Реальность. Но он занят чем угодно —толь­ ко не этим. В церкви все нараспашку. На полу какие-то заснеженные корявости. На стенах мало что осталось. Видно пло­ хо. Но какие-то фрагменты есть, и они прекрасны. Понять их древность, конечно, невозможно. Я теперь научился справляться с любой древностью. Я просто отсчитываю назад сроки человеческой жизни. Их, оказывается, не так уж много, даже если таким циркулем дотягиваться до Гомера... Каких-нибудь 35 жизней! Исходя из мгновенности твоей собственной жизни, все не так уж и далеко. А до Христа - рукой подать. Чего уж говорить о «господине Великом Новгороде»... У «Юрьева» оказывается, что дальше ничего нет. Но Волхов куда-то течет... Собор высокий, как «многоэтаж­ ка», странный, не совсем, кажется, симметричный. Вокруг - стены. За стенами открывается чудный вид на это самое «ничего». В Юрьевом монастыре походил вдоль стен, как по палубе корабля, заглядывая за монастырские кирпичные фальшборты. Там холодно и пусто до горизонта - поля, болота, Ильмень. По дороге назад сообразил, что вижу на другом берегу знаменитую Нередицу. Ее, изуродованную войной, еще тогда не восстановили. Но известно было, что одна героическая женщина сделала еще до войны копии ее замечательных фресок. Как хороша и как щемяща новгородская безбрежная пустота - ее речные и озерные дали! «Федора Стратилата» я нашел сразу, пройдя по мосту через Волхов. Но чтобы попасть в церковь, пришлось проявить настырность. В наказание за упрямство я почти ничего там не увидел: темно, неудобно. Лучше сидеть дома и смотреть за столом книжку с репродукциями. Так редко в ту пору удавалось прямо в церкви что-либо рассмот- Хорошо было в «Спаса на Ильине». Там даже свет был проведен, и темпераментная фресковая живопись Фе­ офана Грека, его сине-коричневая гамма хорошо смотрелась. И такой далью времен и византийской суровостью повеяло от этих фресок! Так до сих пор и стоит перед глазами неистовый Симеон Столпник в своем столпе. Константинопольский грек Феофан представляется мне некоторым аналогом другого грека, писавшего карти­ ны в Испании, Эль Греко, что и означает просто «грек». Весьма энергичные художники с вертикальной удлиненной пластикой, экспрессионисты минувших веков. Один - тринадцатого, другой —семнадцатого. После «Спаса на Ильине» «Жены-мироносицы» показались мне даже несколько кокетливыми... Осмотрев все церкви Ярослава дворища, я стал любоваться кремлем на другом берегу. Красные стены да белые храмы. Звонница со сквозными нишами для колоколов. Софийский собор. Росло, грандиозно, размашисто. И все это величие сползает потихоньку вниз к Волхову, к «Белой башне» Рюрика, в скандинавский почин нашей цивилизации. И весь этот бело-красный корабль летом отражается в тихо-струйном Волхове. Хорошо бы приехать посмотреть. ...Я что-то купил себе поесть и, вернувшись в свой домик с трупом под кроватью, хлопотал у печки, пока не зато­ пил. «Драму на охоте» я дочитал в свете засиженной мухами лампочки под аккомпанемент новгородских видений... На следующее утро я нашел Володю в его столовой. Он сидел за столом кабинета как настоящий полнофигур­ ный начальник. Я ему рассказал о протезах. Он смеялся, бодрый такой, сильный, полноценный... И я уехал навеки, унося с собой Володю на подшипниках, огромный, не типичный для Чехова текст с лю­ бовными страстями и бушующими рощами. Уносил я в свою зацветающую жизнь и белоснежную древнерусскую красоту Новгорода. Я и потом бывал в этом городе, даже два раза. Но уже не было букета всех этих компонентов. И не было от­ верстых глаз моей далекой юности. А когда побывал в Новгороде еще раз, лет этак через двадцать, был очень огорчен тем, что и Кремль, и Дво­ рище заросли высокими деревьями - и величию, и простору это нанесло большой ущерб. И вообще было уже почти ничего не видно. Из густой массы зелени торчали только купола. Архитекторы, берегитесь деревьев: они друзья плохой архитектуры (мысль Корбюзье) и враги хорошей (мысль мемуариста). 76