Ковалев, Н. Н. В продолжение любви : [книга воспоминаний в стихах и прозе] / Николай Ковалев ; [предисл. Владимира Семенова]. - Мурманск : Бенефис-О, 2009. - 463 с. : ил., портр.

Самым ярким представителем педсостава был учитель литературы. Властитель умов, сеятель, этакий светло­ лобый Грановский. Действительно светлая личность. На школьных учителей мне везло. Но я забыл, как его звали. Кажется, Анатолий Владиславович. Он знакомил нас с еще ^реабилитированным Есениным, с неиздаваемым Блоком, и даже, страшно подумать, с Гумилевым... Боюсь, что он был знаком и с творчеством Цветаевой. Одержимый любовью к поэзии и желанием приобщить к ней своих учеников, Анатолий Влади-славович явно рисковал. Все это было форменным диссидентством. И мне даже кажется, что он просил нас не распространяться о его педагогике. И класс немотствовал, скорее от нечувствительности к поэзии, чем от преданности учителю. Но как минимум двоих благодарных учеников он имел. Одним из них был я, другой - Миша Садо. Мы с Мишей подсаживались к нему в перерыве для дополнительных бесед и оставались после уроков. Юный любитель поэзии опознал меня при первых появлениях в школе, и мы прониклись симпатией друг к другу. Вместе уходили из школы и беседливо прогуливались по каналу. Но я учился в этой школе недолго, и судьба нас разлучила, чтобы свести потом вновь, уже через двенадцать Миша был айсором, потомком древних ассирийцев, о чем он мне с гордостью сообщил. Глаза у него были огромные и прекрасные. Радужные кружки головокружительно вращались в просторных прорезях. Коренаст. Рос­ та малого. Голова большая. Вообще-то, айсоры обычно чистильщики сапог, принимаемые большинством за армян. Мишины предки тоже были по торгово-предпринимательской части. Миша заботливо выращивался ими и легко вырастал в настоящего интеллигента. Впоследствии он окончит университет и займется восточными языками. Но не только... Михаил Садо станет форменным революционером. Похоже, семена, посеянные светлооким учителем, взошли. В моем радикализме он тоже, верно, сыграл какую- то роль. Когда я был еще студентом института им. Репина, поступив туда с опозданием на шесть лет, а Миша писал уни­ верситетский диплом, мы случайно встретились на улице и стали общаться снова. Миша давал мне конспиративные книжки. Мне впервые достался Бердяев, и очень понравилась работа Вейдле «Умирание искусства» (Таллинн, 1939). Социал-демократическое направление бердяевской идеологии в сочетании с его внецерковным христианством стали для кружка революционно настроенных молодых людей символом веры. Группа, возглавляемая Огурцовым и Садо, вознамерилась свергнуть власть коммунистов. Миша оказал мне доверие, посвятил в эти великие планы и призывал к участию в деле. Но я уже тогда не верил ни в успех, ни во благо какой-либо резкой политической агрессии и отказался. Из учения Бердяева я сделал совершенно иные выводы. Но контакты с Мишей прекратились не поэтому, а по­ тому, что именно тогда я покинул Ленинград, чтобы стать художественным редактором Мурманского издательства. Мне нужна была работа, и я хотел независимости от моих хорошо продвинутых и неверных друзей-художников. Об аресте группы Огурцова-Садо и суде над ней я узнал от Би Би Си. Неверие в революционные эксцессы спасло меня от тюрьмы. Безумные поступки я уважаю и не считаю бесполезными. Но - каждому свое. СИРЕНЕВОЕ УТРО Иду в школу. Странный лиловый воздух разлит над городом. Только над просторами невской дельты распространяет Господь такие загадочные воздуха. Поздняя осень, первый иней. Изо рта идет пар. Встречные женщины кажутся таинственными незнакомками, прекрасными и недоступными. Под ногами скрипит заиндевевший булыжник. Мостик с грифонами под этим странным небом и вовсе запутывает ситуацию, напоминая о Египте и Греции. Я иду сквозь это многозначное пространство в советскую школу на улице Плеханова. (Почему большевики приютили в своем пантеоне обруганного Лениным Плеханова? —не вполне ясно). Идти не хочется. Мне вообще всю жизнь никогда не хотелось идти туда, куда нужно. А сейчас, кроме привычного моего отвращения к школе, вообще к любой школе, в этом виноват и этот загадочный, действующий на воображение, сумрак. Он будит мечты, сулит чудодейственное освобождение от неволи. Хочется свободы, лицедейства, мистических событий. Как будто перед то-бой, замурованным, открылась какая-то брешь, ведущая к другим временам и возможностям. Как во сне, когда на 73