Ковалев, Н. Н. В продолжение любви : [книга воспоминаний в стихах и прозе] / Николай Ковалев ; [предисл. Владимира Семенова]. - Мурманск : Бенефис-О, 2009. - 463 с. : ил., портр.

Горим же мы от щедрого солнца и нашего сексуального томления. Девушки пока терпят и не сердятся на нашу бестолковость и робость. До поры до времени. Они, видать, бедо­ вые... А мы боимся приняться за дело. Бедные созревающие самцы в первых усах! Усы, правда, только у меня. Татьяна Владимировна совершенно не приемлет мою небритость, настаивает на бритье. А бриться-то нечем. В сельпо инструмента нет. Татьяна Владимировна вспоминает, что неподалеку дачничает всегда хорошо бритый иллюстратор великих романов, ее хороший знакомый. И мы плывем с Бобом на лодке к классику книжного оформления Фетингофу. Барону Фетингофу. Он живет на той стороне озера, в деревне Малый Брод. «Бродик» этот на круглом пригорке. А подступы к нему заняты половодьем. Мертвые деревья и избы торчат из воды - очень красиво. Меня побрили торжественно. Вина не было, но пирог от хозяйки был, по заказу Татьяны Владимировны. А вот бритвенный станок мы долго не отдавали хозяину. Все как-то некогда было. Барон сам приплыл за ним на лодке, чопорный и гневный. ОСТРОВ НЕИСПОЛЬЗОВАННЫХ ВОЗМОЖНОСТЕЙ Девушки, не долго думая, пригласили нас на остров, на лодке, в «ночное». Татьяна Владимировна, подумав, отпустила. Головой, правда, покачала. В адрес легкомысленных соседок. ...Пока мы перетаскивали лодку через плотину, нам кричали какие-то малые дети: блядуны! Луна уже вылезла из-за леса и качалась в воде. Это вода волновалась от наших весел. Озеро было тихим и зеркально отражало берега и острова. Клочковато ползли туманы, заслоняя деревню и образуя черные лесные ост­ рова из окрестных перелесков. Тишина стояла полная, только вода хлюпала под веслами да бедовая Мила почему-то щелкала резинкой ситцевой юбки. Мы заговорщицки молчали. Мы понимали, что час пробил и отлынивать дальше неприлично. Не знаю, как Боря, но я старался об этом не думать. Не думать никак не получалось. Туман подкатил к нам остров, темный, пригорочный, с причальным пляжем и лужайкой. Стали собирать дрова для костра. Девушки пошли в одну сторону, мы - в другую. Туман куда-то уехал. «Кока, барухи, кажется, готовы, надо не подкачать», - расстроено шепнул Боря. Теперь, через полвека, я вспоминаю, что в душе у нас не было никакого цинизма. Девушки нам по-хорошему нравились. Моя - так просто вызывала у меня стыдливую нежность. Белые, ее вполне зрелые груди и лукавые красивые глаза не порождали никакой агрессии. Только сердце томилось от близости каких-то сладких возможностей. Я мог бы обойтись и без решительных действий, но я очень хотел избавиться от девственности. Увы, лиризм влюбленности всегда вставал у меня на пути секса. Я испытывал благодарность - за все эти авансы и за выбор меня в кавалеры, за ожидание моей нехитрой любви. Я не знаю, что чувствовал Боб - он работал под «стилягу» и специалиста по женскому полу. Детская игра, амбиции, форс. Смешно. Смешно? Да нет, не очень... Мы «коптим» луну сизым столбом дыма и жарим на ивовых палочках «Отдельную» колбасу. Пьем клюквен­ ный морс. Мы развлекаем своих дам. Мы показываем «вынос мертвого тела». В ходе подготовки мы идем в лесок. Боб вытягивает перед собой руки, на них - резиновые сапоги, на палках. Все это покрыто ватником. Я держу за подошвы сапоги, а Боб откидывает голову назад, изображая лицо покойника. Я наигрываю губами траурный марш. Нехитрый кощунственный номер. Девы хохочут, и Боб начинает идиотски гоготать. Но вот мы все затихаем и прислушиваемся к музыке ночи, к уханью филина, к хлюпанью воды, к потрески­ ванию костра. Костер слабеет, и мы идем опять за дровами. Только на этот раз, как-то не сговариваясь, - каждый со «своей» и в разные стороны, вдоль берега... Мила держит меня впервые за руку, и я боюсь, что моя дрожит... Я не знаю уже, что говорить. Лихорадочное оживление, что было у костра, с шутками и болтовней, выветрилось совершенно. Я неуверенно предлагаю почитать стихи моего любимого Блока, и мы присаживаемся на полянке. Мила не оставляет мою руку, и это заботит меня, трогает и стесняет одновременно. 52