Ковалев, Н. Н. В продолжение любви : [книга воспоминаний в стихах и прозе] / Николай Ковалев ; [предисл. Владимира Семенова]. - Мурманск : Бенефис-О, 2009. - 463 с. : ил., портр.

нужденности мог быть утрачен. Ан —нет! Свежесть рисования непобедима. Не возникает сухая формула. Звери и растения, которые уже давно во всех движениях, поворотах сидят в голове - как живые. И это еще потому, что Никита никогда не переставал рисовать с натуры. Подпитывался, освежался. Даже в последний год в инвалидной коляске сделал множество рисунков. Его любимую природу приносили ему домой - травы, веточки, цветы. Есть люди, которые хорошо рисуют зверей, но я не знал ни одного, который бы рисовал их легче, свободнее, с особой грацией и руки, и души... С моцартовской легкостью и подвижностью. Это что-то, что трудом, отработкою не дается. Дар. Никита не особенно демократичен. По людям себя не разбрасывал, зря себя не тратил. Дело есть, высокое служение. Но был, тем не менее, обаятелен. Хотел дружить, видеть друзей, проговорить свои заботы, излиться. Вмес­ те выпить, почудить, потанцевать. Что и делалось. Чаще у Васнецовых. У которых «чудение» и аттракционы были «спесьялите де ла мэзон» —домашнее блюдо. Дружил с Маем Митуричем, со своим свойственником Лемкулем, с маститым, но демократическим Бисти. А при папе наслушивался замечательных рассказчиков В.И.Курдова, друга дома, и В.Н.Горяева. Сам хорошо рассказы­ вал. В друзьях в том числе ценил доброжелательных слушателей. Хорошо контактировал с Борей Власовым, незабвенным Бобом, тоже большой фигурой в искусстве и худо­ жественном ленинградском обществе. Ну, и, конечно, общественная работа: командировки, выставкомы, графическая комиссия. Заседал, предста­ вительствовал... И тоже любил это дело. Вообще жить любил и очень. Труды и воздаяния за них. И радости жизни, конечно, достаточные, соответствующие положению. Большую роль в жизни художника сыграл патриарх детской книжной графики, великий режиссер артистов кисти и пера Владимир Васильевич Лебедев. Евгений Иванович Чарушин, сам будучи «лебеденком», решил, что советы стареющего, но еще здравомыс­ лящего мэтра будут полезны сыну. И это замечательное художническое здравомыслие - науку смотреть, видеть и излагать на листе - Лебедев преподал Никите. А ученик взял, да так ухватился за нее, что до последних дней из рук не выпустил. Легкое, воздушное Никитино рисование стоит «на трех китах» - на вдумчивом наблюдении, конструк­ тивно-пластическом осмыслении и продуманном ясном делании. Это что касается науки. А только науке и можно научиться. А поэзия, которой в его работах не меряно - с небес, как известно... Для этого есть специальные девушки. Музы называются. Был, конечно, у поэта-анималиста добрый ангел на небе. Но, главное, на земле - жена, Полиной звали, чаще -Л и н ой ... Я завершаю этот натурный, увы, уже некрологический портрет, здравицей чарушинскому искусству, уверен­ ностью в его долгожительстве, низким поклоном этому дому, доброму гению и хранительнице очага Лине Чаруши­ ной и горячей болью свежей потери. Никита и года не прожил без своей суженой. 18 . 11.2000 СЕРГЕЙ ОРЕУС Летом 1980-го года задохнулся в собственном гараже от газов автомобиля и умер Сергей Николаевич Ореус. У некоторых даже возникло предположение о самоубийстве. Я далек от такой мысли. Сергей Ореус, преподаватель Мурманского музыкального училища, был прекрасным пианистом и музыкаль­ ным однолюбом - он религиозно любил Скрябина и все более становился жрецом и адептом этого гениального пер­ вооткрывателя. То есть, он, конечно, исполнял и другую музыку и делал это талантливо и мастеровито, но Скрябин, особенно сложный поздний Скрябин, стал его излюбленной исполнительской специальностью. Случаи таких тотальных предпочтений немногочисленны, но известны: Гульд и Бах, Артур Рубинштейн и Шопен, и, наконец, великий Софроницкий, единомышленник нашего дорогого Сережи. В моей душе навсегда осели два потрясения, связанные с его личностью и судьбой. Это его чудесное проник­ новение в особый мир гениального мечтателя и прожектера от музыки и его, Сергея, возмутительно ранняя и нелепая смерть. Восторг и протест, большая радость и вечная печаль. Ореус был ленинградец, спец из культурной столицы страны, птица залетная, попавшая в силки загадочного магнетизма Севера. Но недаром его ленинградские закадычные друзья звали его «Большим». Он был, в самом деле, крупным мужчиной и широкой натурой - хорошим мурманчанином и ленинградцем одновременно. И в том, и в другом городе он расцветил свою жизнь умениями, успехами и любящими его друзьями. Его хватило бы и на Москву... В этом на­ правлении полным ходом шло проникновение его обаяния и таланта. Но это движение остановила смерть. 431