Ковалев, Н. Н. В продолжение любви : [книга воспоминаний в стихах и прозе] / Николай Ковалев ; [предисл. Владимира Семенова]. - Мурманск : Бенефис-О, 2009. - 463 с. : ил., портр.

пространство, эмоционально наполнено и обжито. Одновременно и равноценно работают и линия, и тон, и ком­ позиция. Исключительно жизнелюбиво видит художник все, что его окружает. Этапными и результативными оказались все его поездки по стране. Поездка в Гурзуф принесла замечательные акварели, острые и неожиданные. Дальний Восток дал совершенно новые впечатления и темы. Юрий немало поколе­ сил по стране. Делал работу и по договорам: тут и завод, и сцены на пожаре, военная тема, блокадная. Среди книжных работ есть много таких, которые художник задумал сам. Они особенно удались, сделаны мас­ терски и увлекательно. Вообще, увлеченность и живость - Юрины черты. Хочется сказать о нашем погибшем друге несколько слов как о человеке. От него исходило обаяние товарищества. Он был общительным и компанейским человеком, никогда не навязывал своих дурных настроений, никого не ругал, помогал жить дружеским участием и делом. Он был из тех редких людей, которых, не задумываясь, можно попросить о помощи —поможет и сделает это просто и весело. Конец 90-х НИКИТА ЧАРУШИН Вчера умер человек, которого жизнь лишила последние годы обеих ног и не лишила художнической и духов­ ной жизни. Это большой русский художник Никита Евгеньевич Чарушин, живой классик, значительно слившийся с уже давно не живым классиком, зачинателем чарушинского дела. Слившийся, но и отличный от него. Так и задумано было судьбой и Никитой, так завещала наследственность, в силу которой отец воплотился в сыне, и сын был на него разительно похож. Стоит посмотреть домашний альбом. Так и задумано было дело... И замечательно получилось - столько пластики, красоты, основательности и изыска! И любви, и любования. И вот теперь замечательный компаньон умер, не будет более прибытка... а ведь рисовал до последних дней. Анималистов в нашем рисовании мало. На первом месте - Чарушины. И это рисование для всех и навсегда. Миллионы детишек в нашей стране тыкали в книжку пальчик, в рисунки Чарушиных и говорили: «Мяу, Гав-гав, Бе- ее, Ме-ее, Му-уу» - познавали мир животных. И это было славное пособие, красиво, умело и точно сделанное. А что самое главное - оно пробуждало любовь. И долго будет пробуждать. Книжки переиздаются. Без них нельзя. Чарушинские звери забрались и на стены жилищ, и детских садов. Медвежонок на елке... Смешной и милый щенок... Пушистые рысята. Оба Чарушиных делали литографии. Никита и сохранил высоту мастерства, и наработал свою пластику, свой почерк. Какую-то особую, уже Никитину живописность рисунка. Экспрессивную фактуру, легкость и подвижность пятна. Добавил импрессионистический трепет и обогатил композицию. Последнюю книгу заказали японцы. Знали Никиту во всем мире. Никите нравилась известность. Еще бы - кому не понравится... Он был честолюбив и домолюбив. Любил свою преданнейшую жену, дочь, внучку, своих собак. Он любил свою крепость - свой дом. Свой род, свой круг, генеалогию семьи. У него было чувство личного и семейного досто­ инства развито в высшей степени. Этакий вождь клана и гильдии. Подбор знакомых и друзей был достаточно высок... И радовался наградам он простодушно. И любил, чтоб отдавали должное. Хандрил, если на достоинство его, как художника, кто-то покушался. И в этом смысле был мни­ телен... Недоброжелатели по большей части чудились. Не такой уж и симпатичный набор - не правда ли? Не правда. Потому что был он не так прост. Была в нем и веселость, которая позволяла ему слиться с компанией, пошутить, потанцевать, порассказать... И в молодости даже некоторая игривость и забубенность. Пьяницей он не был, но хватануть вдруг лишнего мог. И становился для самого себя небезопасен. Знаем, помним случаи... Поэтому беспокойной Лине (жене), когда он куда-нибудь уезжал, было беспокойно. С годами, конечно, остепенился. Но беречь себя так и не научился. Тут он был слабоволен. Курил. А ведь это при его болезни опасно. Внешне спокойный, полноватый Никита был нервным, неспокойным человеком. Любил он ровно и беззаботно, а если вдруг невзлюбит - весь изводится. Но работал, работал... И красиво работал, с совершенно незыблемым мастерством. И как ни в чем не быва­ ло... Даже беды не взяли его, хирургия не доконала. Здоровые в нем силы и немалые - наладился: рисовал и писал воспоминания. И хорошо писал - живо и не без писательского мастерства. Оба Чарушина этот дар имели. И Никита стал бы хорошим мемуаристом, и уже становил­ ся ... Жизнь оборвалась. За что, про что - не нашего ума это дело. Одна досада и роптание... Опять - к художеству. Некоторые особенности. Опыт столь велик, форма так отработана, что живое дыхание, некий флер непри­ 430