Ковалев, Н. Н. В продолжение любви : [книга воспоминаний в стихах и прозе] / Николай Ковалев ; [предисл. Владимира Семенова]. - Мурманск : Бенефис-О, 2009. - 463 с. : ил., портр.

АЛЕКСАНДР СКОЛОЗУБОВ Саша Сколозубов. Человек он был непростой: открытый и закрытый одновременно. Совестливый и доброже­ лательный, но для кого-то отчужденный, далекий. Легкий или, скорее, слабый характером, но и в тоже время необык­ новенно верный себе, своей жизненной позиции. Так я думаю об Александре Сколозубове, которого, увы, с нами давно уже нет... 1952-й год. Я в пятом специальном классе СХШ. Саша Сколозубов —главная радость моей новой школьной жизни. Мы единодушно выбрали друг друга. Саша жил тогда у парка Лесотехнической академии. Весна 52-го стала нашей «натурой». Мы сидели рисовали оживший, угретый солнцем парк. Бог знает что рисовали - пни, сосенки, канавки... Сидели на раскладных стульчи­ ках и болтали о СХШ, о Чехове, о Тинторетто, о смешных наших учителях. Саша умел неподражаемо подражать их голосам и манерам. За нами увязывался несносный Вовик, Сашин младший братец. И только он нарушал наше дружеское бла­ женство множеством мелких пакостей. По этому случаю я сумел оценить меру Сашиной незлобивости. Я бы этого кошмарного Вовика... Наверное, я в чем-то не прав, но за что я ручаюсь твердо, это за некую черту, которую мне хочется опреде­ лить как врожденное благородство. И еще...какая-то трудно определимая грация была в нем. Грация ума? Повадки? Характера? Да все вместе. В нем было что-то английское, уайльдовское. Он был эстетичен. Это при совершенно славянской мягкости и душевной тонкости. Наша пылкая дружба вдруг пошатнулась. Дело в том, что у меня уже был друг, любимый и закадычный: мой дачный сосед Боря Власов. Я познакомил их, желая поделиться праздником души, который есть дружба. Свел я их в добрый час, потому что Боря и Саша стали друзьями на долгие годы. Многим обязан Саша и родителям своего друга. Художники Т.В.Шишмарева и В.А.Власов «прикоснули» нас к традиции графики 20-30-х годов, во главе кото­ рой стоял В.В.Лебедев. Этот дом стал для всех нас школой художественного воспитания. Правда, Саша еще до СХШ кое-чему научился в Доме пионеров. Это удивительно, но еще до власовской науки у него был свой образ рисования. Рисовал он лихо, свободно, рано обладал собственным почерком. Для него вхожде­ ние во власовско-шишмаревскую эстетику было просто и естественно. Дружба с Власовым похитила у меня и того, и другого... Ведь в дружбе, как и на почве любовного соперни­ чества, действует закон пресловутого треугольника. Но им было хорошо вдвоем, и я отошел в сторону. Саша был Власову прекрасным партнером в изготовлении стенгазет, плакатов и спектаклей, которые мы гото­ вили к праздникам. Он умел смешно рисовать. Весело было и на родительских огородах у Саши. Саша был по-английски спортивен: на велосипеде гонял, на горных лыжах катался. Занимался всем этим без излишней истовости, в любительских дозах. Из шаловливого подростка вырос хороший художник, интеллигентный, внимательный к искусству человек. Многие находились под его обаянием, верили его вкусу и серьезности суждений. Со своими смешными, полными наблюденных подробностей рассказами Саша часто бывал украшением на­ ших дружеских пирушек. Но он умел не только занимательно рассказывать, но и слушать собеседника. Это дар еще более редкий. В зрелые годы он стал активным членом ЛОСХа и очень много помогал старым ленинградским худож­ никам в жизни, в устройстве выставок. Много работы было и в бюро секции, в худсоветах, выставкомах. И делал он все это так, что трудно было усомниться в его добропорядочности. Сашины вольные занятия тесно связаны с его работой художника. Спорт становился темой рисования. Прогулки и поездки выливались в серии рисунков и эстампов. Интерес к литературе помогал быть умным и тонким иллюстратором. В общем, все его досуги были «по делу» и делу служили. Наверное, и любовь к музыке что-то обозначила в его работе. Музыка вообще занимала в его жизни немалое место. По крайней мере, смолоду он даже бренчал по самоучи­ телю на мандолине. Мы все были меломаны. Саша любил Баха, Моцарта, Прокофьева. Чистая яркая энергия проко­ фьевской музыки, ее стилистическая самобытность были очень близки ему. Мне помнится, и в Дебюсси, и в Малере, медленно освобождаемых из-под официального неприятия, Саша разобрался быстрее прочих. В литературе он отдавал предпочтение прозе. Во всяком случае, поэзией так, как я и Боря Власов, не увле­ кался. Любил Рабле, здорово знал и цитировал. Хорошо знал английскую литературу от Чосера до Пристли. Был большой любитель Стерна. В какой-то момент на нас нахлынули американские Дос Пассос, Хемингуэй, Шервуд Андерсон, Фолкнер, Скотт Фитцджеральд. Их книги стали для нашей компании общей трапезой и литературными 426