Ковалев, Н. Н. В продолжение любви : [книга воспоминаний в стихах и прозе] / Николай Ковалев ; [предисл. Владимира Семенова]. - Мурманск : Бенефис-О, 2009. - 463 с. : ил., портр.

А потом... Коктебель канул в прошлое. Потом была литургия в его церкви в Пушкине. Как хорошо и ясно делал священник свое дело! Я не церковный человек, но в церковь так, иногда, неизвест­ но почему забредаю... А тут, опять-таки благодаря личному обаянию протоиерея и симпатии к нему, вдруг ощутил красоту и духовную силу обряда. Но, разумеется, не только поэтому. Это было действительно хорошо. И голос. И дикция. После службы было много народа, ожидающего отца Меня, - и простого, и непростого. Переговоры, догово­ ренности, хлопоты, утешения... Отец Александр, конечно, устал. День был тяжелый, жаркий. Я хотел ретироваться, но Александр Владимирович узнал меня, подошел сам и пригласил поехать к нему в Семхоз. Так называется посе­ лок, где он жил в деревенском доме. Ехать надо было далеко. В автобусе, потом на электричке, потом пешком по дорожке (где его и настигла через несколько лет рука убийцы). Из разговоров в пути, из расспросов своих узнал я о его тяжелой, многотрудной подвижнической жизни. Служба в церкви, долгая дорога на работу, встречи, дела, лите­ ратурная работа, посетители, многочисленная паства. Косые, неодобрительные взгляды клира, глухая и постоянная угроза со стороны КГБ. Он на эти темы не распространялся, но из разных обмолвок было ясно, что жизнь и работа его еще и просто опасны. Когда же он приехал, измученный жарой, обремененный нежданным гостем, его поджидала целая компания духовных детей. Приехала большая группа христианской молодежи, студенты какого-то института. Расположились в саду. Пили сухое вино, передавая его по кругу. Потом отец Александр показывал слайдфильм, сделанный им самим из кадров картины Пазолини про деятельность святого Павла. Такие сомнительные с синодальной точки зрения приемы употреблял Александр Владимирович в работе с молодой паствой. Это особая тема, и я ее не затрону. Об этом, верно, уже немало сказано людьми, более близкими к этим проблемам. Молодые люди, и парни, и девушки, были очень симпатичными и светлыми. После фильма опять сидели в саду, пили чай. Ребята вспоминали эпизоды летней жизни. Лето они уже не первый раз проводили со своим руково­ дителем, другом Александра Владимировича, который и возглавлял это братство. Строили планы на будущее. Звали и отца Александра приехать к ним. Кажется, он уже и бывал с ними в их лагере. Потом возвращались в Москву всей компанией в переполненной электричке. И молодежь, и их пастырь лю­ бовно и весело поминали в своих разговорах демократичного протоиерея, который, видно, всегда держался с ними душевно и просто. Он обладал каким-то своим, как теперь говорят, «полем», умел освобождать от бытовой советской мизантро­ пии, вселять веру в жизнь, в ее благо. А ведь мы росли в похожих условиях, в каких-то мерзко похожих школах учились и ложью советского идеоло­ гического катехизиса давились... И посему он имел равные со всеми нами шансы осердиться на все и вся, ослабнуть, уйти в кусты, как многие и поступили. Но Александр Мень - ученик, студент, священник, диссидент - не осердился и стал работать на исправление темной и несвободной жизни. «Нет ни эллина, ни иудея...» Когда слышишь эти слова, вспоминается незабвенный отец Мень. Сейчас, когда чудище национализма опять лезет из всех щелей, думаешь, что русскому человеку особенно зазорно питать национальную неприязнь. И не только по причине принадлежности к великоимперскому народу, но и по составу крови русской культуры и православия. Национальная подозрительность особенно позорна на нашей почве, где все народы вынесли великое горе и были равно унижены. Александр Мень многим помог в жизни. Многим помог он прийти к Богу и Церкви. Горько, что его не стало. НОННА СЛЕПАКОВА Умерла Нонна Слепакова. Почему даже такой фиксатор, как я ... Почему я, боящийся проронить толику этой постоянно уходящей жизни, я, зажигающий по утрам свет над проснувшейся вдруг головой (4-5 утра...) и пишущий, пишущий...чтобы эти лица, фигуры не канули, слова их, го­ лоса не исчезли... Почему я не записывал Нонну? Чего ждал? Дождался. Когда уже ничего не запишешь... А только свое будешь обшаривать по всей памяти, свое - про нее. Для меня их всегда было двое: Нонна и Лева, Лева и Нонна - не знаю, кого впереди надо ставить. Лева жив. Мы приятели, наверное, даже друзья. И я, наверное, завтра пойду к нему - дела есть, разговоры. 419