Ковалев, Н. Н. В продолжение любви : [книга воспоминаний в стихах и прозе] / Николай Ковалев ; [предисл. Владимира Семенова]. - Мурманск : Бенефис-О, 2009. - 463 с. : ил., портр.

ПОЯВЛЕНИЕ ЛАТГАЛИИ О том, как там хорошо, мы впервые услышали от Цовик Бекарян и ее мужа Бори Шишло —наших друзей. Они туда ездили со своим сыном Алешей на свежий воздух и молоко. А много лет спустя, когда Цовик позвала Латгалия, она сманила туда и нас. Мы поехали туда втроем: я, дочь первоклассница и щенок спаниель. Привез нас туда мой брат на своей машине. Мы долго ехали по Псковской земле, по плоским однообразным местам, где кроме малорослых лесов и не­ больших полян, ничего не было. Во всяком случае, вдоль шоссе. Встречались по пути унылые придорожные дерев­ ни, худший вид поселения, где единственной улицей было наше шоссе. У обочины, возле своих домов сидели на табуретках люди и торговали плодами своего огорода. На исходе Псковщины появились просторные поля и первые холмы. Таково местечко Вышгород, компактно стоящее на отдельной горке вблизи шоссе. Латвия встречала нас уже вполне живописным собственного покроя ландшафтом. Его составляли холмы с очень разнообразными кучками деревьев. Между холмами возникали крупные и мелкие воды: озера и пруды. - Аист, смотрите, аист! Первый аист! - оглушили мы друг друга криками. - Аист, еще аист! - стали кричать мы все чаще и чаще. Говоря научно, мы въезжали в ареал их обитания. Аисты - западные жители: Литва, Латвия, Белоруссия, Польша и далее на запад. В Ленинградской и Новгородской области их нет. Местами дорога превращалась в аллею: тополевую, березовую, ивовую. И на нас обрушивалось мелкое кро­ шево теней и бликов. Хороши были открывающиеся с возвышения, почти морские картины, широкие, залитые сол­ нцем с красиво расставленными в волнистом пространстве островами небольших плотных лесов. Они напоминали линкоры в открытом море. Один из них вдруг оказывался кладбищем, совершенно прелестным, уютно устроенным приютом для усоп- ... Этакие воротца, часто символические, арочные, из кирпича и дикого камня ведут туда. Ограды при этом может и не быть. А вокруг могил никаких заборов, ни в коем случае. Множество цветов и затейливой зелени. Свечи можжевельников. Каменные кресты. Тени и свет, сухо, покойно... Каждое хорошее кладбище вызывает элегическое мечтание на нем со временем обосноваться. Уж больно хорошо, ладно там. Проехав километров двадцать по Латвии, мы уже знали, что это такое - латгальские хутора. Хутор - это остро­ вок среди волнистых посевов и пастбищ. Его составляет несколько рукотворных и природных образований. Дом-изба, небольшой - четырехстенный или большой - пятистенный. Дом как дом, в России такие же. Рядом с домом - такой же величины, и параллельно дому, хлев - дом для животных. Между строениями - хоздвор. Иногда он закрыт высоким забором с воротами по лицевой и задней стороне дома. Рига для сена обычно стоит отдельно. Если ее не хватает, стро­ ят еще одну. Неподалеку банька с прудом, естественным или вырытым. Иногда у дома летняя дворовая кухня. Все это, жилое, плотницкое, осеняет живое —древесное. Тут ассортимент большой: дубы, ясени, клены, ели. И это тоже жилища, птичьи - с гомоном и щебетом. Залетная, лесная гостья - иволга, перекатывает по утрам в горле своем не то влаги, не то хрустали. Она прячется в вершинах деревьев. Я ее никогда не видел. Но знаю, что она пре­ красная, ярко-желтая. Самое живое, подвижное дерево - ясень. Он выворачивает на ветру наизнанку свои гроздеоб­ разные листья-веточки. И шумит, шумит... И шум этот прекрасен. Цветы у дома латгалы сажают, но чаще всего дома охватывают кустарники: шиповник, розовая и белая спирея. Видимость из окна не особенно берегут. На борьбу с активностью кустарников не хватает у них ни сил, ни времени. У дома небольшие приусадебные участки. Турнепс (рункель зовут его здесь), картошка, свекла, лук, чеснок, петрушка. Немного ячменя для пива. Это по состоянию до 92-го года, в советское время. ...Тут оборвалась великая эпоха, рухнула империя, и мно­ гое решительно изменилось. Независимая Латвия отменила колхозы и совхозы, а землю отдала самим хуторянам. Все эти волнистые поля ржи и ячменя стали частными владениями, вернулись к потомкам тех, у кого наделы были отняты. Но это целая история - сложная, драматическая. И мы ее опускаем. Наш очерк тяготеет к блаженству лета и личным контактам с людьми Латгалии. Нервы мы побережем - история дело нервное, если не сказать злое... Хутора портретны: один - такой, другой - иной. Побогаче, победнее, совсем нищие. Есть исправные, есть вконец запущенные. Увы, много просто мертвых. (Такой уж процесс шел годами...) Есть обитые досками, есть чер­ ные от толя, веселые 1 крашеные. Бывают утепленные серебристым асбестом. А то вдруг новые, скоробогатые, из красного или белого кирпича. И крыши всякие: дранка, черепица, железо. Мне эта хуторская система симпатичнее, чем русское деревенское общежитие - дом к дому. Но Россия издавна заражена коммунизмом. Тут ничего не поделаешь. Община. Праматерь колхоза. Коровы. Особая статья, геральдическое животное Латвии. Кому неизвестны вечно-голубые банки «пилпиенс» - сгущенка. 383