Ковалев, Н. Н. В продолжение любви : [книга воспоминаний в стихах и прозе] / Николай Ковалев ; [предисл. Владимира Семенова]. - Мурманск : Бенефис-О, 2009. - 463 с. : ил., портр.

Мне претят игривости литературного ремесла, профессиональное делячество «инженерии душ» (вспомним Розанова!), самолюбование и самоуничижение лирической исповедальной линии, маршальские претензии и велича­ вости эпической, карболовые миазмы психоанализа. С удовольствием бы ничего не писал, но что-то зудит и понуждает...Имеются кое-какие художественные на­ мерения и изобразительные средства. Убеждаешь себя, что писать надо. Ведь иначе опыт пропадет, и все эти замеча­ тельные пинки жизни ничему не послужат. В огромной империи мозговой деятельности неведомо умрут невидимые клетки, не выразится некое уникальное состояние. А всякое сознание уникально. И так все пропадает и замирает мириадами гаснущих огоньков. Исчезает безъязыкое кипение судеб. Так что у кого язык —говори во славу Божию и великого человечьего роптания не избегни. Бей в набат своего одиночества. Кто-то услышит и сладко передернется узнаванием, возвысится печалью и блаженством жизни. Ибо нет конца ни радости, ни печали. ...Подняв ногу стволом зенитки, кобель выкусывает блох на своем крупном хозяйстве. Их пять, пять бездомных зверюг на склоне горки в белокопытниках и конских щавелях. Раскинулись самым аттическим философским образом, битые, кусаные в драках, торкнутые автомобильными бамперами - люмпены, горьковские бродяги. А двое молодых резвятся, беззвучно волтузят друг друга. И песьи мужи отечески взирают. Самый матерый стряхивает лапой с носа нежным Эолом осени принесенный пух иван-чая. Ритм никак не складывается, стихи не идут. И не надо. Пишу, что и как получается. Совершенно успокоился. Сердце не болит. Я самоучка. Но ведь даже Достоевский не учился в институте имени Горького. У меня есть технологическая мечта сочетать стихи с прозой, что порой и делаю. Но понимаю, что в этом синтезе еще не очень-то преуспел. ...Утро воцарилось с астрономической неукоснительностью. Оно пока серое, и мой любимец колеус просто бур. Станет светлеть, и он достигнет бордового цвета, а потом, под лучами солнца загорится красным вином. Боязливо вспоминаю вчерашний ночной приступ. Разбудило не то сердце, не то городской наглый и неуловимый комар, не то вконец испорченная нарастанием сердечной аномалии сновидческая эротика, ставшая вконец захудалой и безуспешной. Сразу же стало тревожно и боязно. И начался ставший стереотипным обряд уговаривания не бояться - дескать, не помрешь. Не впервой ведь... Умирать надо уметь. Достойно, без паники и со смирением, чему учит и церковь (куда я не хожу), и душа (к ней иногда прислушиваюсь). Но тело, трусливое робкое тело, боится... Сердце куда-то уходит, начинается холод и тряска. В бедрах и в груди неудержимая дрожь. Человеческое достоинство начинает попираться какой-то медицин­ ской дрянью. Тело так и прет и комкает душу. Ты делаешься телом. А ведь обычно не душа, конечно, царствует, но хотя бы ее домоправительница - психика. Душа ведь проявляется лишь по большим праздникам. ...Мучаюсь. Нехорошо мне. Холод простовато ассоциируется с могилой. Стараюсь ни о чем не думать. Но непокорные мысли начинают мне рисовать мой неказистый труп. Хорошо хоть вскрытия не будет, не будут резать скальпелем сало. Но эти микозные пальцы на ногах...Кто-то будет обмывать... Бедная жена, не смог я сделать ей достойную жизнь... Но и об этом уже не думается. ...Надо работать диафрагмой, вдохнуть раза три брюхом, по-мужски - учила одна знакомая художница. Мо­ жет, насос заработает нормально, мускул жизни, маленькое материальное и магическое чудовище, неведомый нера­ дивому автомобилисту мотор под капотом, двухтактный двигатель. Надо встать, поискать чего-нибудь. А чего, неизвестно. В больнице определили аритмию. А сейчас не она, мне кажется. К этому подходит слово «недостаточность» - недостаток крови, нехватка прожиточной самоуверенности... Нерешительность самой судьбы: прикончить или пусть еще живет? Встал. Стало лучше. Показалось, что могила отъехала... Загудел, щелкнув взрывчиком, люминесцентный свет, почернели окна. И тут опять затрясло. Не хотелось идти в прихожую к безобразно запущенной аптеке, где веками лежит какая-то чушь: нечто от болезней давно умершей собаки, от диатезов и общегражданских недугов давно выросшего дитяти, ворох глюконата кальция и таблеток от кашля. Век их не искашляешь... Не хочется жену будить. Но и умирать одному не хочется. То есть умирает каждый, разумеется, в одиночку, но пословица говорит, что лучше при свидетелях. Не сегод­ ня. Потом. Надо кое-что доделать. Но ведь не дадут умереть торжественным диккенсовским патриархом. Прикончат, поди, в трясучке, не дописавшего, не долюбившего, не наладившегося... с незалеченными ногтями, не вставленными зубами, не отремонтированной квартирой, с кучей неразобранных рукописей. 376