Ковалев, Н. Н. В продолжение любви : [книга воспоминаний в стихах и прозе] / Николай Ковалев ; [предисл. Владимира Семенова]. - Мурманск : Бенефис-О, 2009. - 463 с. : ил., портр.

Утро началось оживлением пленных комаров, веселым пересчетом лиственниц за окном. Попутчиками стали дальние розово-голубые горы. Они летели вместе с нами за частоколом тайги. Потом в кадр въехали комсомольские трубы со столбами розового дыма над верхушками. Суета сборов и причаливанья поезда смазала четкость впечатлений. Наблюдательность очнулась в трамвай- чике-коротышке в один вагон и понеслась, удивленная, по низкорослому розовому городу. Никаких тебе конструк- тивизмов! Старый кетлинский молодежный город состоит из трехэтажных домиков с бедненькими пилястрами и ложными балюстрадками под окнами. Иногда балкончики с настоящими балясинами. Треугольный портик посреди дома. Разжиженный до полной скудости ампир. И совершенно последовательные герани с белыми занавесками в окнах. Вот что нагрезили комсомольцы! Более всего, полагаю, было, как и всюду, зэков-рабов. В этом местечковом скаредном классицизме было что-то неожиданно человеческое. И я был даже рад, что воображение не засорили, встав из могил, плакатные комсомольцы романа. Да они и не были, помнится, такими злостными. В книге царил почти трогательный примитивизм советской утопии. Утопии уже не первой молодости, но лучшей сталинской поры, когда великий морок стал вползать в самые большие умы. Не о Кетлинской, разумеется, речь. Та изначально заморочена. И все-гаки странно. На таком чудовищном отлете от всего мира город, покрашенный в розовое, скорее большу­ щий рабочий поселок, с постаревшими комсомольцами и заключенными и их детьми, с трамвайчиком, комбинатом вдали. Строители не предвидели такую заброшенность. Думалось, что все зарастет заводами-городами, института­ ми, кинотеатрами, и город будет цвесть, врастая в чудное коммунистическое будущее. Ан нет. Прошло пятьдесят лет почти, а стоят те же коттеджи, дополненные серыми « хрущевками». И вокруг та же тайга, комары и редкие поселки да заброшенные деревни по всему Амуру. Да лагеря по всему востоку, душегубцы, теперь уже не действующие, в основном. Но и они не помогли освоению великой всесибирской пустыни. Задохнется и трескучий, пропагандный БАМ. Все не только не расцветет, но захиреет в ненужности, в необеспеченности. В том роковом русском состоянии, кото­ рое определяется выражением «кишка тонка». Тонка оказалась кишка у великого колосса, всемирного чудища. Точку в этих горестных наблюдениях поставит город Николаевск-на-Амуре. Но до него еще далеко. Освоившись в безнадежном Комсомольске, мы поняли, что ждать от него больше нечего. Чай, не 32-й год... Выбрались за город посидеть на берегу Амура. Амур здесь не широк. Тень от тайги противоположного берега ло­ жится чуть не до середины реки. Речной вокзал. Новый, чистый, хорошей архитектуры, с пароходным мотивом в ритмах и обводах. Посидели на свежем ветру над синей рябью реки, купили билеты и поплыли на хорошем, довольно крупном полупустом пароходе. На палубе его стояли белые, совершенно курортного исполнения кресла, стилизованные под плетение. Начал­ ся трехдневный роман с Амуром. ТРИ ДНЯ С АМУРОМ Вот уж река! Речища. Этакий мощный ток, водяная орда. У Комсомольска он подобранный, цельный 1 такая траншея в холмистой тайге. Через какое-то время начинает шириться и расползаться. А местами это просто разливы бесконечные по самый горизонт, этакое Лимпопо с плавнями и болотами. Казалось, вот-вот проплывет стая бегемотов - такая теплынь стояла африканская... Ни одного города до самого Николаевска - поселки, деревни. Много заброшенных. Глухомань, да такая, слов­ но плывешь по марсианскому каналу. Или на машине времени с комфортом катишь по реке времен экспедиции Ар­ сеньева. Правда, в книге Амур не фигурирует. Так вот и плыли вдоль малолюдных берегов. Они то приближались, то удалялись. Горы Сихотэ-Алинь вели себя так же. К ночи они уже колдовали под луной, казалось, совсем рядом, утром нежно розовели, как далекий мираж. Погода мирная, все такая же солнечная, и образ реки сложился идиллический. Ясно, что бывают и волны в аршин, и качка, и ветра вой. У нас же тишина царила полная. Только и звуков, что чайки, машинное отделение, да пароходное радио. На пристани «Ягодный» полно нанайцев. Стекается, надо думать, все село. Пирс превращается в клуб, торжи­ ще. Множество собак типа лайки. Они стоят, смотрят, как люди, на пароход, машут хвостами и расточают улыбки. Нанайские старики и старухи темные, бурые, с лицами сморщенными, как печеное яблоко, стоят и молчат, и тоже впитывают в себя пароход. Молодежь и нанайская, и русская подвижна, снуют, болтают. Кто-то залезает на палубу и спрыгивает с нее. 298