Ковалев, Н. Н. В продолжение любви : [книга воспоминаний в стихах и прозе] / Николай Ковалев ; [предисл. Владимира Семенова]. - Мурманск : Бенефис-О, 2009. - 463 с. : ил., портр.

У ханского дворца экскурсионное оживление, идет обработка туристов. Газики и Рафики, зонтики и газеты над затылками. Печет. Через тенистый дворик мы пошли смотреть ханский дворец. Весь в бирюзовой керамической вязи. Множество туристов. В историю Кокандского ханства мы вникать не стали. А просто любовались мусульманским прикладным ис­ кусством, чуждающимся фигуративности, но полным геометрических изысков. Какой-то интеллектуальной пласти­ ки, основанной на музыкальном и математическом ритме. Я снова внутренне согласился с тем, что силы небесные не должны портретироваться, как реальные земные. Никакой в том нужды, по-моему, нет. Да и стоит ли рисовать неведомое. Христианский антропоморфизм вульгаризи­ рует религиозное видение. В этом вопросе я почувствовал себя мусульманином. КИПЯЩИЙ ПОЕЗД В Самарканд мы решили ехать поездом. Думаю, что это самый впечатляющий и кошмарный поезд моей жизни. Ферганская долина показалась нам скучной: слишком жаркой, очень тутовой и невыносимо хлопковой. Оба полезных растения чрезвычайно унылы. Особенно, когда они простираются до горизонта. ...Вырвавшись на последнем дыхании, в поту и остервенении, из жаркой давилки у кассы, я зажал в мокрой ладони две рыжие картоночки, и мы побежали на посадку. Помните, сограждане, эти картонные прямоугольники размером с доминошную шашку, в сквозных дырочках- наколках? Теперь их нет. Теперь они уже документ эпохи. Этнографический экспонат. Толкотня и оглушительный галдеж при посадке. Мягкие удары узлами с барахлом, жесткие - чемоданами и фруктовыми ящиками. И, конечно, запахи... В Средней Азии носам нигде нет покоя. Все пахнет и воняет, воняет и пахнет. Дыней, потом, глиной, грязью. Арыком, ишаком, сортиром. Посадка идет натужно. В открытые окна видно и слышно, как какие-то брюнеты мощным мужским патрулем не пускают людей в вагон. «Суда нэлза, тут свадэбные луды едут». Но огромная масса людей жмет на них с необычайной силой. «Свадебные люди» слабеют и сдаются. Барьер сметен, человеческая лава несет нас, крутя и бросая. Она, как саранча, заполняет собой все. Легкие, самоподъемные особи вздымаются на вторые и третьи полки. Делается понятно, что пресловутые картонки печатают и продают с безоглядной щедростью. К тому же про­ водников, даже если они и есть, эта лава превращает в ничто. Становится ясно, что давиться за картоночками не было никакого смысла. Да мало ли, в чем нет смысла - делаем, не смущаемся... Мы каким-то чудом усаживаемся. В нашем отсеке плацкартного вагона восемнадцать человек. Каково! А жара тридцать пять градусов. «Свадебные люди», присмиревшие на какое-то время, постепенно оживают и снова пламене­ ют своей разудалой свадьбой. И «вина» снова «льются», и «зурна» «звучит». И «там бубна звон». И тому подобное... В том числе - о пламя жизни! - танцы. Танцы в этой немыслимой тесноте. Через три отсека от нас - буйный топот. На моих ногах стоит мешок неизвестно, с чем. Напротив сидит его хозяин, не очень старый, но очень смор­ щенный узбек в грязном белом халате. Грязны все, но особенно молодая, лет тридцати, узбечка на боковых местах и ее дети. Маленький, почти грудной мальчик и три девочки разного возраста, но одинаковой чумазости и сопливости. Из стриженых черепов торчат тонкие и тугие черные косички - национальная народная «куаферия». Столик опущен, и дети быстро ворочаются и егозят на истрепанном дерматине. Супротивный нам бурый и морщинистый узбек достает из мешка лепешки и дыню. Дыню он режет пополам и внутренности ее, чудовищные полужидкие ее внутренности, непринужденно сбрасывает тут же на пол... !!!-!!!-!!!... Каково! Можно ли представить себе худшее поругание санитарии и техники безопасности. Узбек все более нежно смотрит на нас, и я с ужасом жду, что он будет нас угощать... Так и есть. «Кущяй, пжалиста». От дыни мы решительно отказываемся, но лепешку я беру и отламываю половину Тане. Это сердит угощателя, и он сует мне вторую. Чист среди нас только бабай на второй полке. Аккуратный, красивый, он почти все время молится, стоя на коленях, и кланяясь по-мусульмански, с челобитием, насколько позволяет малое расстояние между полками. Мусуль­ манин невозмутим, кроток и блажен. Когда он перестает молиться, то ласково смотрит вокруг. В больших черных глазах с откляченными веками - покой и благость. И это при тридцати пяти градусах! ...Сбоку от меня что-то цыганско-курдское, судя по пестроте нарядов. Две пахучие женщины и юноша, сидя­ щий по-турецки на столике лицом к окну. Все трое беспрестанно и одновременно говорят на каком-то резком рыга­ ющем наречии. Других членов нашей компании я бесповоротно забыл. 291