Ковалев, Н. Н. В продолжение любви : [книга воспоминаний в стихах и прозе] / Николай Ковалев ; [предисл. Владимира Семенова]. - Мурманск : Бенефис-О, 2009. - 463 с. : ил., портр.

Пустынную тишину нарушает большая компания, пирующая на склоне неподалеку от церкви. Мы уже сталки вались с этим воскресным обычаем. В Гегарде, в ущелье, у знаменитых храмов, в гигантском каменном мешке такие компании кишели. Верно, был какой-нибудь большой христианский праздник. В этих пикниках с завуалированной религиозной подкладкой участвуют семейные кланы и их гости. Режут и жарят на кострах баранину, но чаще просто кур. Еще не съеденные куры копошатся в холщовом мешке. Бегают и шумят дети, что-то говорят качающиеся ора­ торы. Смех, говор, детские голоса... Но никакого пьяного безобразия. Винодельческий Кавказ благопристоен. Он «киряет», но знает меру. Он «подшофе» - не более. Пьяных в Армении нет. Мы уже знаем, что это за компания: это большое деревенское семейство с гостями из города устраивает пикник. У армян в обычае посещать не только живые церкви (их немного), но прибиваться большими праздничными компаниями к своим давно опустелым храмам, расставленным по всей горной пустыне Армении каменным кордо­ нам, служившим прежде для связи с Богом. Теперь эти покойники называются на языке советского искусствоведения памятниками архитектуры. Простые армяне по-прежнему почитают эти святилища. ...От пирующей кучки отделяется черная снизу и белая сверху фигурка и направляется нам наперерез. Мы делаем вид, что нас это не касается, и продолжаем движение. Но черно-белый человек приветственно машет рукой. Мы останавливаемся, ждем. - Нэ спэши, дарагой! Церков прыехали видэть... Короший. Очен старыный. Успээтэ эщо. Эдемтэ к нам, баран покушаэте... Пошлы, пошлы.. .- Армянин берет нас за талии и ведет, удаляя от церквушки. Мы идем вниз, смущаясь и теряя набранную высоту. Компания стихает, дети останавливают возню. Нас доб­ рожелательно изучают черные головы и больше поголовно черные глаза. Мы чувствуем себя сивыми и малоглазыми. «Присыдысь, пожалуста». Мы присаживаемся, спасибо... Внимание к нам слабеет, говор возобновляется, дети на остановленной было киноленте снова шевелятся и все быстрее. К нам приникают инициатор приглашения, тощий, длинный и две полных приземистых матроны. Расспрашивают. Одобряют. Цокают языками. Хвалят Ленинград. Степенный ласковый разговор портит корявый дедок, весь в каких-то седых перьях. Он оживленно жестику­ лирует и гримасничает. Он быстро беседует с нами по-армянски. Его одергивают, но он не унимается. Дедок сидит на большом валуне, рядом с ним бабка в раскладном алюминии. Дети бешено носятся вокруг. В котелке варится баранина. Все женщины в черных платках. В жару-то! Нам наливают во всесоюзные «грановитые» стаканы водки, обычной волки. - Много. Жарко ведь. Развезет, - говорю я. - Нэ много, жарко нэ будэт, дарагой. Я и сам знаю, что водка хороша против жары, но ненадолго, конечно. Нам дают алюминиевые миски и плюхают в них огромные куски вареной баранины. Такое количество мяса я съедаю за полгода. Вкусно. Но так много, что я то и дело отставляю безмерную порцию. Таня - тоже. Но гостепри­ имные руки матрон возвращают нам миски. Мы покорно жуем. Конечно же, расспросы: откуда, куда, нравится ли здесь, в Армении. - Плэмянник в Лэнинграде живет. Красывый. Москва - нэкрасывый, дурной, шумяный. Характерно, что жители империи не любят свою столицу. Всегда одно и тоже: Ленинград хороший, Москва плохая. Интересно было бы разобраться в причине такого расклада. Но не сейчас... Жара отпустила, но голова уже кружится. Разобраться бы с Артиком. Мы порываемся пойти к церкви. - Артык, какой Артык! Празднык. Давай пьем за Лэнинград. - Не могу уже, хватит. - Хватыт, патом будэт. Водка кароший. Давай вот так, мало. - Хорошо, давай за Армению! - Нравытся? - Очень. - Давай, больше кушай. .. .Деревенские армянские люди. Мужики, бабы и их темпераментные дети. Мужики и бабы - тоже дети. Все простые люди - дети. Взрослеет только сложность, многодумность, рафинированность. И то - не всегда. Знавал я инфантильных ученых, старых интеллигентов. Вспоминается большой розовый смешливый мальчик - академик Струве, приятель моего двоюродного деда. Нас, наконец, отпускают. Матрона дает нам кусок твердого сыра. Мы пьяны, мы объелись бараниной, мы тяжело вздымаемся к церкви. Церковь закрыта. Сторож ушел. Возможно, во время пира. Рыгая от перенасыщения, мы уже достаточно отупело смотрим на Храм, испытывая самые смутные чувства. Церковь проста, лапидарна. Нам известно, что в ней есть какие-то древние росписи, которых обычно нет в армянских церквях, но мы их не увидим. Проели, пропировали. 280