Ковалев, Н. Н. В продолжение любви : [книга воспоминаний в стихах и прозе] / Николай Ковалев ; [предисл. Владимира Семенова]. - Мурманск : Бенефис-О, 2009. - 463 с. : ил., портр.
В березовом этом пространстве возникает какой-то оптический морок. Стоит головой пошевелить, и все эти белые, уходящие в даль вертикали сливаются и мреют, порождая какую-то просветленную магическую стерео скопию. Когда впоследствии под влиянием Трауготов я впал в магическое состояние, я, вспоминая островную рощу, писал этакие «эзотерические» акварели. Не без Чюрлениса грешным делом. Другой остров был силен своим гигантским камнем, гранитным монолитом «рапокиви», из которого можно было бы сделать Исаакиевский собор. Он не торчал, а был вмонтирован в землю на самом берегу и плавно уходил в воду отполированным цельнокаменным пляжем. Это было очень комфортно. В жаркий день на нем можно было блаженствовать и сходить во влаги как римский вельможа в свои термы, ступая по его идеальной поверхности. В середине этого острова была великая сырая поляна с табунами лошадей. На краю поляны стояли могучие дубы с желудями и поедающими их свиньями. Это какая-то животноводческая затея, свиная дача, так сказать. Свиньями руководил молодой полоумный пастух. На остров надо было попадать вплавь через глубокую протоку. Когда-то здесь был мост. Теперь остались каменные быки. Проникновение было страшновато и затруднительно. Надо было, переплывая, держать вещи над головой. Но остров того стоил. На некоторых островах были остатки финских дач. Фундаменты, яблони и смородина. Завоевание содейст вовало, как видно, лишь запустению и разрухе. Не к чести нашей будь сказано, комбинат теперь обслуживало в десять раз большее количество народа, но он так и не достиг финской своей мощности. Русские способны производить культуру, но не продукцию. Хороши были прогулки и в материковую сторону —за комбинат. Ближайшая - бочком вдоль комбината, на длинный, узкий, как нож, полуостров. Туда вели железнодорожные пути. Здесь комбинат получал сырье - древе сину, которая шла водой. Но не штабеля бревен и не портальный край влекли нас. Хотя на конце ножевидного полуострова был вну шительный пирс, глубокая вода, и можно было ловить рыбу. Украшением прогулки была старая финская гости ница из красного кирпича с высокой черепичной крышей и длинными трубами на ней. Окна без рам, из толстого стекла. По фасаду вился дикий виноград, заслонявший его зеленой корой. Три ряда окон смотрели на залив сквозь строй корабельных сосен. В гостиницу можно было войти. В холле был бассейн и цветник, и пальмы в кадках. Во всем была финская добротность и суровая скандинавская красота. Самокритичные русские смотрели на все фин ское в поселке с уважением и одобрением. Но главным в прогулке было финское кладбище близ гостиницы, красивые надгробия, все в каких-то за тейливых растениях. Особенно пленительны были два вида: красные в пятнышках финские лилии и маленькие, с пол куриного яйца, мясистые кочанчики прямо на почве или на холмике могилы. Мы звали их «молодило». И еще какая-то очаровательная растительная мелочь, колючая, звездчатая и разноцветная. В окнах гостиницы пылал по вечерам красный закат. В этом пантеоне жизни начала века мыслились потом мне, уже начитавшемуся книг, персонажи Ибсена или Леонида Андреева. Дальняя прогулка вела вдоль самого комбината. Он стоял на холме, дымил огромной трубой. Он выглядел замком суверена, владельцем местности. Гудел, лязгал и наполнял округу ровным постоянным шумом. Когда шум этот почему-то вдруг прекращался, наступала глубочайшая тишина. Ночами из трубы комбината по черному небу, по звездам и лунам текла бурная река дыма. Цель прогулки - речка Райвола с мостом, остатками мельницы, кувшинками и лилиями, дремучими водо рослями и большими камнями в быстрой прозрачной воде, с молниеносными голубыми стрекозами. Ничего лучше их для олицетворения прелести зрелого лета я не знаю. Я горячо любил весь этот набор. Потом, когда я читал «В сторону Свана» Пруста, страницы, посвященные подобной ситуации, одни из са мых очаровательных в серии, я имел перед глазами эту речку. Вообще все, что там было в этом незапамятном Иоханесе, не любить было нельзя. Я любил даже пленных немцев. Они работали в бане, в парикмахерской. Расконвоированные ходили по домам, где чего справить. И отдавали за кусок хлеба картиночки, которые они делали на деревянных колобашках, похожих по форме на куски булки, косо отрезанные от батона. На них были нарисованы немецкие домики с розо выми крышами, все в мальвах, горы и еловые леса. Эти бутерброды с Германией висели во всех домах. Особенно мне нравилось, что я немного понимал по-немецки (дед учил), и я любил ходить в парикмахерс кую, где вежливые и аккуратные немцы делали мне полубокс, мирно переговариваясь друг с другом. Рабочий поселок Иоханес-Советский сыграл немалую роль в моей жизни. 23
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTUzNzYz